Иван Оченков - Стрелок-2

– Кажется, мы готовы, – отозвался помогавший своему компаньону Владимир Степанович.

– Батюшки! – всплеснула руками Паулина Антоновна. – Хоть это предложение исходило от меня, право же, я не ожидала подобного эффекта. Такое впечатление, что фрак сшит по вашей мерке.

– Вы думаете? – недоверчиво спросил Дмитрий и повел плечами. – Тесный, зараза.

– О, друг мой, – улыбнулся Барановский. – Я, впервые надев его, чувствовал себя точно так же. Однако если вы попробуете что-нибудь сделать в нём, то обнаружите, что он совершенно не стесняет движений. Построивший* его портной, говорил, что настоящий мастер должен взять ткань и облить ею тело заказчика, с тем, что бы фрак был подобен второй коже. Иначе это не фрак!

– А я все думал, в чём мне ходить звонки клиентам устанавливать, – мрачно пошутил его компаньон. – А тут такая спецодежда нарисовалась.

– Отличная мысль! Только галстук сначала поправь.

– Дайте я, – вышла вперед давно крутившаяся рядом Глафира и принялась хлопотать вокруг Будищева.

– Всё, – решительно заявил Барановский. – Нам уже пора, а то и впрямь опоздаем. – Возьмите этот цилиндр и отправляемся. Да, не забудьте приколоть крест к лацкану!

– Ну, точно – буржуй недорезанный! – пробормотал про себя новоявленный щеголь.

– Что-то вы давно не захаживали, Дмитрий Николаевич, – едва слышно промурлыкала горничная, подавая ему головной убор. – Совсем забыли про меня, загордились.

– Дела, Глашенька, – так же тихо отвечал он ей. – Ни секунды для личного счастья!

––––––––––––

#Лапсердак. – Длинный сюртук, который носили польские местечковые евреи.

## В те времена, про парадную одежду чаще говорили не «шить», а именно «построить».

Обычно такие незначительные награды как Знак отличия ордена Святой Анны, вручали непосредственные начальники отличившихся или представители местных властей, скажем, градоначальники или, в совсем уж особых случаях, губернаторы. И если бы Будищев спас всего лишь инженера Барановского, то, скорее всего, так было бы и на этот раз. Но судьбе было угодно, чтобы он накрыл собой ещё и сына одного весьма влиятельного человека. Что интересно, барон Штиглиц вовсе не хлопотал о награждении спасителя Людвига, а всего лишь поинтересовался, когда таковое случится, но и этого внимания оказалось достаточно. Государь, узнав о происшествии, пожелал наградить отличившегося молодца лично, не придавая, впрочем, делу слишком большой огласки.

Выйдя из здания Царскосельского вокзала, Барановский с Будищевым взяли извозчика и скоро были перед императорской резиденцией. Дмитрий был уверен, что охрана будет их долго мурыжить, проверяя и перепроверяя личность прибывших, но к его удивлению ничего подобного не случилось. Командовавший дежурившими в тот день лейб-стрелками* офицер лишь сверился с имевшимся у него списком и, удостоверившись, что такие персоны в нем обозначены, просто пропустил их внутрь.

Дворцовая полиция тоже не проявила особого внимания к новоприбывшим, продемонстрировав тем самым, по мнению бывшего унтера, полную профнепригодность. Более того, их с инженером даже не обыскали. Лишь какой-то офицер с нервным лицом мельком оглядел их и, видимо, удовлетворившись этим осмотром, тут же вышел прочь.

– Кох, – чуть слышно шепнул своему спутнику Барановский.

– Что? – не понял тот.

– Это капитан Кох, – чуть подробнее объяснил инженер. – Начальник охраны Его Величества.

– Лох он, а не Кох, – проворчал про себя в ответ Дмитрий.

После этого представительный лакей проводил их в один из павильонов и велел ждать. Вид у него был при этом такой величественный, что никто и не подумал ему возразить. Ждать им пришлось довольно долго. Владимир Степанович, видимо привычный к ожиданиям в передних сильных мира сего, переносил это с полным спокойствием, а вот Будищеву это скоро наскучило, и он стал изучать окружающую обстановку. Благо что посмотреть в императорской резиденции было на что.

Усилия его не пропали даром и скоро он заметил, что за портьерой происходит какое-то шевеление. Недолго думая, он подошел к ней и резко отодвинул плотную ткань в сторону.

– Ой! – вскрикнул прячущийся там мальчишка и сделал попытку смыться.

– Стоять-бояться! – немедля пресек эти поползновения Дмитрий и ухватил беглеца за воротник матроски.

Мальчик, явно не ожидавший подобного обращения, застыл как вкопанный и лишь растерянно хлопал глазами, глядя на высокого незнакомца.

– Ты кто? – поинтересовался подошедший к ним Владимир Степанович.

– Гога, – с явным удивлением отвечал тот, видимо не понимая, как его могут не знать.

– И почему ты тут прячешься?

– Просто так.

– Ты с кем-то играешь?

– Со мной никто не играет, – насупился малыш. – Только матушка иногда, но ей постоянно некогда.

– Подожди-ка, – стал что-то понимать Барановский. – А как тебя полностью зовут, ты знаешь?

– Князь Георгий Александрович Долгоруков!* – гордо отчеканил тот в ответ.

– Такой маленький, а уже князь? – усмехнулся Будищев.

– Дмитрий, немедля отпустите вашего пленника, – обеспокоенно сказал своему спутнику инженер, но тот неожиданно присел на корточки и его глаза оказались на одном уровне с глазами ребенка.

– А почему с тобой никто не играет? – спросил он у Гоги.

– Не знаю, наверное, им не разрешают, – шмыгнул носом тот.

– Тогда тебе нужна такая игра, в которую можно играть одному. Причем, такая, чтобы тебе все завидовали и хотели играть с тобой, несмотря на запрет.

– Как это? – широко распахнул глаза юный князь.

– Ну не знаю, – пожал плечами Дмитрий. – Вот представь себе железную дорогу, но такую маленькую, что вполне может поместиться на столе. А по ней ходит, хоть и небольшой, но самый настоящий паровоз с вагонами. А ты всем этим управляешь. Переводишь стрелки, звонишь в колокольчик, даешь гудок.

– А такие игрушки разве бывают?

– Кто знает, может и бывают.

– Вот бы мне такую!

– Кажется, сюда идут, – встревожено сказал Барановский.

– Это меня ищут, – мрачно заметил мальчик.

– Так чего ты ждешь? – С легкой улыбкой спросил его Будищев. – Прячься скорее!

– А вы меня не выдадите?

– За кого ты нас принимаешь? Нет, конечно!

Гога не заставил себя просить дважды и тут же исчез за портьерой. А с другой стороны широко распахнулись резные двери, и в павильон зашел император Александр, сопровождаемый Кохом.

Государь был ещё не стар, но бремя государственных забот уже избороздило морщинами его красивое и мужественное лицо, а в волосах и бакенбардах обильно серебрилась благородная седина. Спина Александра Николаевича оставалась по-юношески прямой, но от былой легкости шага не осталось и следа. Правление его называли эпохой великих реформ, и это было чистой правдой. Он отменил крепостное право, ослабил цензуру, ввел суд присяжных, реформировал армию и, хотя многие из его реформ были непоследовательными и половинчатыми, нельзя было отрицать, что жизнь простого народа при нем стала гораздо легче, чем при его отце – императоре Николае.