Джон Ширли - BioShock: Восторг

– Никакой контрабанды, Фонтейн. И никакого «Телепорта».

На лице Фонтейна появилась кривая улыбка:

– Я тоже считаю, что «Телепорт» слишком неудобен. Люди, которые его используют, становятся экстра двинутыми, из-за них у меня много проблем. Так что я подготовил собственные охранные системы…

– Охранные системы? Ты действуешь так, словно у тебя в Восторге есть своя маленькая вотчина.

– Даже если и так, это ты дал мне ее, Райан. Когда обманывал людей – расписывал, что они получат в твоей подводной утопии, а потом оставлял их без этого, когда они прибывали сюда.

– У каждого есть шанс добиться лучшей жизни, – огрызнулся Райан, – только паразиты и рабы остаются среди своих мелких трудностей.

– Это так?

Их взгляды встретились.

– Для чего ты создал этот «Приют Маленьких Сестричек», Фонтейн? – спросил Райан. – Вы почти не обращаете внимания на мальчиков в другом крыле приюта. Все, судя по всему, ради девочек. Если ты используешь их для своих личных маленьких утех…

Глаза Фонтейна сверкнули:

– Это что ты на меня вешаешь? Я как ты. Меня интересуют только взрослые женщины. А что до приюта, – продолжил он спокойно, – мы просто стараемся вернуть долг обществу.

Он постарался сказать это со спокойным выражением лица.

Райан фыркнул:

– В конце концов, я все выясню. Но вот в чем у меня нет сомнений, так в том, что ты используешь эту благотворительность, «еду для бедных», для вербовки людей в свой маленький синдикат. Я знал гангстеров, которые делали точно также.

– Гангстеры? – Фонтейн сделал шаг вперед, к столу. – Я не обязан оправдываться.

Райан немного подвинулся к краю стола, где была кнопка вызова охраны. Может, это наконец-то тот самый момент…

– Я здесь на самом деле для того, – сказал Фонтейн резко, – чтобы сказать тебе прямо: ты оставляешь меня в покое, я оставляю в покое тебя. Вся это вербовка, о которой ты так волнуешься, не придет и не укусит тебя за задницу. Если. Ты. Отстанешь. От меня. Нахрен! Ты уважаешь силу, Райан, так прояви уважение к моей. У меня там, в коридоре, шесть вооруженных людей, и я ухожу сейчас, так что даже не пытайся мне помешать. Да, я не буду больше продавать «Телепорт». Но могут появиться другие плазмиды. И вам, народ, придется уживаться с ними. Потом что я меняю все, Райан. Выворачиваю наизнанку. И никто меня не остановит. И все может пройти безболезненно и легко, а может и по-другому…

Фонтейн махнул Реджи, и они вышли из офиса.

Они шли по коридору тюремного корпуса под мигавшими лампами, Салливан следовал за Кавендишем и Редгрейвом, шаги их звенели легким эхом. Констебль Редгрейв был черным жилистым мужчиной, он говорил с ярким южным акцентом и с гордостью носил светлый льняной костюмом. Кавендиш поигрывал резиновой полицейской дубинкой.

Очередной плафон выплюнул несколько искр, по его боку потекла вода. На полу металлического коридора уже собрались небольшие лужи.

– Нас здесь убьет этим гребаным током, – нахмурился Салливан.

– Тут так всегда, – фыркнул Кавендиш. – Скажите своему другу МакДонагу. Здесь полно протечек. А мы не можем больше позволить себе терять людей.

Салливан хмыкнул:

– Многих наших лучших людей отправили поддерживать порядок в «Персефоне». Я слышал, что эта Лэмб все мутит воду. Не представляю, как ей это удается из-за решетки.

– Лучше разбираться с восстанием, чем испытывать на себе местный электрический стул…

Сплайсер высунул руку из зарешеченного окна камеры прямо перед Кавендишем и завизжал:

– Электрический стул? Я правильно услыхал, хотите попасть на электрический стул? Хотите заплатить за свои преступления? Так давайте, ублюдки!

Электричество слабо замерцало на кончиках пальцев сплайсера и тут же пропало.

– Не волнуйтесь об этом, – усмехнулся Кавендиш. – ЕВы у него не осталось, так что со своим АДАМом он ничего сделать не может…– с этими словами констебль сильно ударил сплайсера дубинкой по локтю. Раздался мерзкий хруст, человек отдернул руку назад, вопя от боли.

– Ты сломал ее!

– Ты это заслужил, – ответил Кавендиш, зевнув, и двинулся дальше. – Ага, это здесь. Номер двадцать девять.

Салливан очень надеялся, что обитатель двадцать девятой камеры готов говорить. Эрве Мануэла не был сплайсером и находился в своем уме. Его поймали с большим ящиком контрабанды. Мануэла работал на рыболовстве с человеком, близким к Фонтейну, Питчем Уилкинсом. Теперь он наконец-то был готов заключить сделку со следствием, но все еще боялся переходить дорогу Фонтейну.

– Эй, Мануэла! – позвал Салливан, когда Кавендиш отпер дверь. Редгрейв остался снаружи, принявшись полировать свой хромированный револьвер белым платком и насвистывать что-то себе под нос.

Как только они переступили через порог, Салливан услышал запах крови...

Эрве Мануэла лежал лицом вниз в кровавом озерце, большая часть его головы была разбита всмятку. Пряди темных волос прилипли к засохшим на стене красным разводам. У Салливана скрутило живот от этого зрелища. Все выглядело так, словно кто-то схватил Мануэлу и ударил его о стену, да с такой силой, что голова почти взорвалась. На такое бы сил хватило только у сплайсера.

– Сукин сын, – сказал Кавендиш. – Эй, Редгрейв, посмотри на это дерьмо!

Констебль заглянул в камеру, тут же по лицу стало понятно, что его тошнит.

– Боже, ну и бардак! Босс, кто это сделал?

Салливан с отвращением отвернулся:

– Ты же этого не делал, Кавендиш?

Кавендиш был способен на такое. У него б как раз хватало для этого и силы, и жестокости. Удивление он мог просто изображать.

– Я? Нет, черт подери!

– Ты точно держал камеру запертой?

– Да будь оно все проклято, разумеется, да! Эй, тут что-то еще... – он указал на противоположную стену.

Салливан повернулся и прочитал написанные кровью слова:

КРОВЬ АГНЦА ОМОЕТ ВСЕХ… ЕЕ НАСТУПИТ ЧАС…

ЛЮБОВЬ ДЛЯ КАЖДОГО ИЗ НАС!

– Агнца? Лэмб! – пробормотал Салливан. Райану удалось отправить ее за решетку, но она все еще оставалась бельмом на глазу.

Он фыркнул, покачав головой:

– Любовь для каждого из нас!

У Жасмин Жолен была весьма комфортная квартира в «Высотах Олимпа», которая находилась почти так же близко к поверхности, как и зал собраний Совета. Сделав глоток мартини, Райан почувствовал определенную гордость. Люстры блестели, панорамное окно и смотровое окно в потолке позволяли любоваться океаном.

Он посмотрел на дверь спальни, раздумывая над тем, что же так задерживает Жасмин. Он оставил ее на огромной розовой кровати, спинка которой была обтянута таким же розовым сатином.