Валерий Гуминский - Найдёныш 3. Часть 1

- Тамарка! Ты, часом, не выпила? Какой еще муж? - хмыкнула Катерина, неожиданно отскакивая к двери, и меняя свое местоположение. -Странно. Иди взгляни отсюда. Вот, смотри. Отсюда, правда, картинка размывается, но все равно можно увидеть, что это вылитый Старицкий, только уже в возрасте. Ну? Я же фотки его видела в твоем телефоне! Подбородок, губы, форма головы... Глаза, наконец. А вот перейдем сюда и неожиданно весь эффект теряется! Забавно!

- Да, действительно, мистика какая-то, - пробормотала старшая сестра, становясь на точку, откуда старик Назаров превращался в Григория. - Но все равно, это моя судьба. Папочка выдает меня замуж. За этого самого Патриарха.

Катька захохотала и завалилась спиной на кровать. Дрыгая ногами, завопила:

- Ой, держите меня! Тамарку замуж отдают! В этом доме сегодня сплошное сумасшествие!

Она неожиданно прекратила орать, выпрямилась, положив руки на колени и с серьезным видом сказала:

- Мне кажется, что папа очень сильно мутит воду. Я прямо чувствую в его ауре сдерживающие информационные потоки. Они так и норовят прорваться наружу. Эмоциональный фон настолько насыщен энергией, что я стала подпитываться от него. Кстати, для здоровья полезно. Попробуй.

- Ты сенсорик, а не я, - успокоившись, Тамара уселась в кресло и свернула фотографию Патриарха. - Мне и без этого хватает Силы.

- Папа не врет, но и не договаривает чего-то, - продолжала настаивать Катерина. - Точно тебе говорю. И его решение по твоему замужеству -спонтанный шаг или хорошо закрученная интрига.

- Ох, Творец! Да какая интрига? Все дело в богатствах рода Назаровых! -усмехнулась Тамара. - Старик уже домовину на себя примеряет, вот отец и торопится. Так что на Коловороте меня точно стреножат. Причем, во всеуслышание.

- Тогда - бежать с Гришей! - вскочила младшая сестра и обняла за плечи

Тамару. - В Курляндию, к бабушке! Она вас там на первое время спрячет и не даст родителям дров наломать! Ну! Зачем ты сопротивляешься своим чувствам? Если тебе нравится этот мальчик - чего ты из себя гордячку строишь? Я бы на твоем месте...

- Я на твоем месте не буду, - ответила княжна, - а вот накинуть на тебя плетение «молчания» мне будет проще простого. Что-то ты языком разболталась не к добру. Брысь из моей комнаты! Бросит он свою любимую учебу, ага! Мы же взрослые люди, и понимаем, что романтикой здесь и не пахнет. Слишком все обыденно и грустно.

К ужину Тамара не вышла. Оставшись за столом с мужем, Надежда Игнатьевна дала указание Галине отнести ужин наверх, и осторожно спросила:

- Тебе не кажется, дорогой, что девочке надо все рассказать? Как-то гадко себя чувствую, согласившись молчать о вашем сговоре с Назаровым. Чем раньше Тамара узнала бы, что Старицкого больше не существует - легче было бы в будущем.

- Нет, - отрезал Великий князь, отодвигая от себя тарелку. - Пусть Никита сам наберется смелости и объяснится. Я ведь обещал ему поддержку, но не все остальное. Никто же не заставлял его скрытничать в Албазине. Признался бы там - неизвестно, как повернулась бы история. И не думаю, что в худшую сторону. А теперь мы испытаем весь гнев Берегини, что ее обманули. Не завидую Никите. Да и обстановку в доме жалко. Разнесет же все к дьяволу!

- Как будто ты упиваешься этой ситуацией, - заметила жена.

- Да нисколько! - воскликнул возмущенный Константин Михайлович. - Ты

вообще заметила реакцию дочери на фамилию Назаров? Что это вообще было?

- Не знаю, - пожала плечами женщина. - Возможно, Тамара уже знает о случившемся и переживает. А здесь ты со своей честностью вылез.

- Ну и что прикажешь было делать? Я хотя бы начал процесс. А слезы девушки - это всего лишь слезы. Поплачет, и начнет мыслить трезво. Ты поговоришь с ней?

- А куда я денусь? Все же я мать; не нужно снимать с себя ответственность. Так, значит, на зимнем Коловороте ты хочешь познакомить Тамару с будущим мужем?

- Да, планирую. Старик Назаров объявит о наследнике перед всем аристократическим обществом в этот день через газеты и телевидение. Предвижу такое падение акций!

Константин Михайлович плотоядно потер руки. Со стариком у него была договоренность, что когда после громогласного заявления Назарова-старшего индекс промышленных предприятий его рода грохнется вниз, Великий князь скупит часть акций, которые несомненно будут скинуты с рук «левых» держателей, и таким образом два-три процента, обещанные Патриархом, перейдут в пользование Меньшикова. И это несмотря на то, что уже два процента перешли к нему.

Великий князь видел, что в последнее время активы «вологодского отшельника» дешевеют с каждым днем. И все благодаря умело распускаемым слухам по столице и в Москве, что Назаров плох и вот-вот произойдет прискорбное событие. Паники не было, но на биржах отреагировали так, как и нужно. Наступило что-то вроде тайм-аута, как

любят говорить островные британцы. А Назаров - хитрец - слил всего лишь часть акций и то в руки Меньшикова-среднего, тем самым подтверждая договоренности. Ох, что-то будет!

- Не заиграйся, дорогой, - предупредила княгиня. - Акции - всего лишь бумаги, а у нас старшая дочь истерику устроила. Любит она Никиту, только не хочет в этом признаваться даже себе.

Мотор уже третий день крутился по Петербургу, выискивая подходы к единственному источнику информации по курьеру Шуту, и нашел-таки возможность поговорить с человеком, на которого указал Вартан. Сначала его вежливо мурыжили помощники адвоката, как только узнавали, что Мотор хочет иметь дело только лишь с Борисом Симоновичем, потом в дело подключались два охранника и на грани вежливости выпроваживали дерзкого посетителя на улицу. Как объяснил один из конторских, уважаемый господин Лившиц не берется за дела обычных граждан. Его клиентура - очень богатые люди.

И палец говорившего многозначительно упирался в потолок, намекая на человека, который сидел над ним в личном кабинете. Мотор все понял, после чего облюбовал себе место в кафе, откуда хорошо была видна стеклянная дверь с витиеватой золотой надписью: «Лифшиц и компания. Адвокаты», и с газетой, под которой лежал небольшой театральный бинокль, стал высчитывать рабочий день нужного человека.

Барух бен-Шимшон, в миру известный как Борис Симонович, славился своей пунктуальностью и аккуратностью. Ежедневно в двенадцать часов пополудни он выходил из конторы и направлялся по Гатчинской до самого конца и сворачивал на Большой проспект. Там было множество ресторанов, кафе и забегаловок, предлагавших за умеренную плату хорошо покушать и отдохнуть. Обычно Лифшиц заходил в ресторан «Маяк», как по мнению Мотора, средней паршивости обжорная, а не ресторан. Но - дело вкуса. Он занимал очередной пост напротив «Маяка»