Комбат Найтов - Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать!. Гнилое дерево [сборник litres]

Командир помотал головой. Ему было страшно. Одна машина и куча вражеских стволов. Малейшая оплошность – и будешь коптить небо.

– По машинам! Не дрейфь! Прикрываем!

– Есть!

Вместе с ним я прошел в створ танка и капонира 4, он довернулся и застыл на опушке леса.

– Механик ориентиры видит?

– Видит!

– К бою, вперед!

Самоходка двинулась вперед, а я уставился на немецкие траншеи. Немцев в траншеях не было. УР молчал, наблюдая за одинокой машиной. Немцы не ощущали опасности. Рявкнула 75-миллиметровка, снег вздыбился в стороне от «238-й». Мимо! Еще выстрел! Попали в горящий танк.

Дибью! – звонко рявкнула «Дэшка».

Дибью! – и раздался продолжительный разрыв, вспучивший капонир изнутри.

В траншеях стали появляться немцы. САУ довернула и пошла в сектор 11-го дота, затявкали 37-мм противотанковые пушки немцев.

– Огонь! – прокричал я корректировщику. Восемь «катюш» выбросили длинные дымные следы, и на позициях немцев загрохотали ярко-красные взрывы.

Дибью! дибью! дибью!

Капонир осел, и заговорила наша артиллерия, прикрывая отход САУ и производя артподготовку перед атакой; «238-й» пятился, я запросил его.

– «238-й» на связи!

– Развернись и уходи, ты вне зоны обстрела.

– Корму подставлять не буду!

– Хорошо, доверни вправо, на восток. Зажми правый фрикцион. Стоп, прямо! Прибавляй!

Через три минуты из САУ выбрался весь экипаж и кинулся осматривать ее.

– Как по нам били! Все просто гудело!

– Во! Пальцы менять надо! Три штуки! Как только гусеницу не порвали! Чудом ушли! – прокричали они из-за продолжающейся артподготовки.

– Тащи стяжку и инструменты!

Ребята занялись ремонтом левой гусеницы, а остальные машины пошли в атаку. Несмотря на потери, немцы упорно сопротивлялись, заливались пулеметы, тявкали противотанковые пушки. Мы прикрыли наши «студеры» броней и ударили из крупнокалиберных браунингов по позициям немцев, поверх голов наступающей пехоты. Бой кончился полнейшей неожиданностью: с правого фланга появились лыжники, и послышалось нарастающее «ура»: лыжные батальоны 59-й армии ворвались в УР, так как немцы сняли из-за потерь оттуда пехоту. Участия 59-й армии сценарием не предусматривалось, но тот самый «противный» корпусной комиссар Диброва оказался совсем не робкого десятка! Он возглавил марш-бросок шести лыжных батальонов армии и сам повел их в атаку с ходу.

Диброва рассказал, что никого понукать на марше не пришлось: один из батальонов обнаружил массовое захоронение ленинградцев, строивших Лужский рубеж. Ему бинтовали голову – осколком зацепило, он отплевывался кровью на снег – выбило несколько зубов, и рассказывал о том, что его бойцы поклялись над могилой – огромным противотанковым рвом, наполненном телами, что ни один немец не уйдет живым с нашей земли. Пленных у лыжников 59-й не было. Домой возвращались по новой ледовой переправе. Тридцать пять км, и дома! Похоронили ребят. Отзвучали выстрелы салюта. Бабы ревут. Прошли в «келью», помянули всех. Вася напомнил, что у нас двое пленных и надо вызвать особый отдел.

– Скажи дежурному, чтобы вызвал. Что там лейб-гвардеец?

– Последнее время плакал. Себя жалеет.

– Скорее, от бессилья. Вражина тот еще! Пусть приведут.

– Максим, а разве можно так обращаться с человеком? – задала вопрос Женя.

– Хитрый вопрос, Женя! С человеком – нельзя. С врагом можно, когда сведения нужны. Ты можешь не понять, хотя ты врач и знаешь, что иногда требуется сделать человеку больно, чтобы он выжил. Здесь речь шла только о тех сведениях, благодаря которым на минах не погибли наши люди. Речь шла об их жизнях. Могу сказать только одно: удовольствия мне это не доставляет, но иногда приходится идти на это, когда язык один, упрямится, а сведения нужны срочно.

– Не знаю, Максим, я бы не смогла.

– И не нужно, чтобы ты это могла. Война не женское дело, Женечка.

Привели пленного. Рука на перевязи, медицинская помощь оказана. Стоит, поджав губы, всем своим видом выражая презрение к нам, быдлу, по его мнению.

– Мы вызвали особый отдел армии и передадим вас туда.

– В ЧеКа?

– Вы плохо понимаете по-русски?

– Я хорошо понимаю по-русски, и говорю тоже.

– У вас немецкий акцент.

– Я давно живу в Германии, большевики лишили меня родины.

– Родины вы лишили себя сами. Большевики лишили вас привилегий. Ну да! «Конфетки-бараночки, ах, вы, лебеди-саночки!» А потом:

Интересно, почему вы, считающий себя русским, служили фашистам?

– Я обязан отвечать на этот вопрос?

– Да нет. Вы на него честно ответить не сможете.

– А зачем отвечать честно быдлу?

– Мужики, выйдите на минутку!

– Максим! Не делай этого!

– Да успокойтесь, ничего я ему не сделаю. Идите, на несколько минут!

Я подождал, пока все выйдут, но видел, как сжался лейб-гвардеец, стараясь сохранить присутствие духа.

– Когда твои родственники пасли коров на Тамани, мои – правили Россией. В моей семье две московские царицы. Рюриковичи мы. Были воинами, и воинами умрем. А ты, правнук шлюхи из Заксен-Ангальта, будешь повешен, как предатель. Все понял, «граф»? Иди!

Он повернулся, сделал два шага.

– Застрелите меня, князь!

– Не достоин. Так умирают воины, а ты – предатель.

Подъехавшие через полчаса особисты забрали обоих пленных, их документы. Через день начальник особого отдела 52-й армии приехал и поблагодарил Михайлова и весь первый взвод за захват важного «языка», который оказался одним из руководителей школы абвера в Таллине.

У меня спросили только:

– Вы допрашивали его?

– Да, меня интересовали минные поля между УР «Теремец» и УР «Подберезье». После того как он дал исчерпывающие показания, я допрос прекратил. О том, что он из абвера, он не говорил. Я, правда, и не спрашивал. Это выходит за уровень моих интересов.

– Он жалуется, что ключицу ему сломали после пленения.

– Да, он отказывался сотрудничать. Допрос происходил в поле, на выходе, в присутствии моих подчиненных. У него была истерика. После получения данных ему была оказана медицинская помощь.

– Я вас понял. Сейчас он охотно дает показания. Очень интересуется вашей фамилией.

– Она ему ни к чему. Видимо, рассчитывает на то, что ему удастся передать информацию обо мне немцам. Общее впечатление от допроса: махровый белогвардеец, идейный враг СССР. Впрочем, трудно ожидать иного от абверовца. Мы же в некотором смысле коллеги, но стоящие по разную сторону линии фронта.

– Да-да, конечно. Я все понимаю, товарищ капитан. Еще раз спасибо! Ценного гуся поймали!

– Я здесь ни при чем, товарищ полковник. Это мой первый взвод расстарался.