Виктор Мишин - Выжить вопреки [litres]

© Виктор Мишин, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Звук топающих сапог вражеских солдат казался грохотом. В голове словно набат звучал: бумм-бумм, бумм-бумм. Я лежал возле развороченной взрывами ячейки, недалеко от дороги, по которой проходила колонна немецких войск, боясь пошевельнуться. Дело в том, что я на войне, на Великой Отечественной. Подразделение, в котором я служил, только что раздолбали, как и многих до нас, вот и лежу, пытаясь удержаться от того, чтобы не заорать. Страшно, очень страшно. Господи, сколько молодых и не очень людей полегло и еще больше поляжет в этой войне…

Зовут меня Андреем Морозовым. Мне двадцать один год. На дворе тысяча девятьсот сорок первый год, июнь месяц. Нахожусь я километрах в двухстах, может чуть больше, от западной границы СССР, куда меня привезли на днях из Минска. В столицу Белоруссии я приехал в вагоне-теплушке из Ярославля, где меня призвали в первых рядах, как уже отслужившего срочную службу, в действующую армию, то есть на фронт. Надо же так неудачно попасть! О чем именно говорю? Так я ведь не коренной житель этого времени, я – долбаный попаданец. Так-то. Случилось все как-то внезапно, на работе упал с высоты, так, метров десять, не больше, да вот хватило, видно. Там мне было тридцать пять, здесь двадцать один, вторая жизнь, блин блинский. Работал в строительной компании, вот и доработался. Тело, в которое я попал, было не только молодое, но еще и крепкое. Роста в «теле» было около метра восьмидесяти, в плечах не очень широк, но и не задохлик. ТАМ у меня было всякое за мои долгие тридцать пять, через многое прошел, многое попробовал. Теперь, видимо, придется вспоминать, обязательно нужно вспомнить, все свои умения и навыки, чтобы просто прожить хотя бы на день дольше, чем другие бойцы.

Сюда попал две недели назад, толком даже осмотреться не успел, как война началась. Повестку принесли быстро, оперативность тут была на высоте, да и родные пособили в этом. Уже двадцать пятого июня я выехал в Минск. Родители «тела» мгновенно собрали меня в долгий путь. Хоть и плакали, но мне казалось, что они даже рады тому, что я ухожу. За все короткое время, что был в этом мире с новыми родителями, усвоил одно, водка – беда! Мой новый батя пил так, что я аж икал вначале от удивления. Маманя регулярно получала от него люлей, до моего появления, конечно. Когда уже при мне такое случилось, папаша быстро как-то протрезвел.

– Слышь, батя, еще раз руку поднимешь на мать, я тебе эту самую ручонку сломаю! – сказал я тогда в сердцах, что поделать, естественная реакция, но папаша охренел от моего наезда. Мужик он был довольно крепкий, поэтому озверел мгновенно. Сбив меня с ног ударом кулака в ухо, он даже намылился попинать сапогами по ребрам, но я, наконец, «проснулся». Да, тут привыкли уважать мнение главы семьи, пусть даже он прожженный алкаш. Мать получала по лицу просто так, для порядка, а этот боров наслаждался, видимо. Может, даже и хорошо, что все так случилось. Именно это происшествие помогло быстрее все осознать и смириться с судьбой. Поймав тогда ногу папаши, летевшую мне в бок, я с силой ее крутанул вокруг своей оси, заставив родственничка грохнуться на пол. Тот взвыл, как кабан, и попытался было встать, но я уже был возле него. Схватив за правую клешню, я быстро присел и, воспользовавшись своим коленом как подставкой, сломал отцу руку в локте. А затем чуть не получил уже от мамаши поленом по голове. Вот почему и говорю, что предки были рады моему отъезду на фронт. Представляете, мама тогда еще два дня на меня огрызалась за то, что сломал клешню этому, блин, любителю бить женщин. Кормильца лишил возможности работать. Начавшаяся война помирила нас, но вот ощущение постоянной лжи, идущей от родителей, не отпускало. Так уж случилось, что я и в той, прежней жизни рано остался без родных, так что и здесь не особо переживал. Но о прошлом не буду, это табу, мне очень тяжело его вспоминать, тем более у меня теперь новая, может и короткая, но все же интересная жизнь.

«Господи, да сколько же их?» – в голове уже просто вопил какой-то суслик, заставляющий меня встать и бежать прочь отсюда. Но я не мог пошевелиться. Во-первых, на мне еще пара таких, как я, лежит, точнее, им похуже будет, они мертвые. А во-вторых, куда бежать-то? Кругом фрицы, мать их за ногу. Вон, два часа уже мимо колонной идут и все никак не пройдут. Вот и вкусил я, наконец, все прелести первых дней войны. Прямо с эшелона начался мой военный путь. Везли нас в Гродно, но не довезли. Поезд раздолбали с воздуха, и пришлось сначала убегать в сторону, а затем по приказу политрука нашего батальона возвращаться к составу и вытаскивать из лежавших вагонов все и всех, кого и что можно было достать. Вагон, в котором ехало оружие для целого полка, получил самую первую бомбу и разлетелся по окрестностям. До места назначения топали с одной винтовкой на троих, уж сколько было, я тут ни при чем. Да и все равно не дошли. Возле одного из небольших мосточков, переброшенных через различные речушки, нас тормознули какие-то ухари. Возле обочины стояла черная «эмка», из нее вылез аж цельный полковник и приказал батальону занимать позиции возле моста. Приказ был… О, приказище, а не приказ. Нас было двести четыре человека в батальоне, а приказали нам, ни много ни мало, остановить врага и не дать ему переправиться. Нормально так, чего, вполне себе выполнимо, мы вообще его разгромить могли бы, нас же целых две сотни непобедимых красноармейцев! Оружия нет? О, лучше бы наш командир, капитан Башмаков, даже и не заикался об этом. Его обвинили в трусости, в разгильдяйстве и халатности. Хотели даже увезти с собой, да начштаба батальона вступился, полковник и отстал. «Эмка» тут же уехала, а мы получили приказ окапываться. Полностью прочувствовал на себе, что такое знаменитые стрелковые ячейки. С одной стороны, вроде бы хорошо, копать не слишком много, а вот с другой… Еще до первого боя мне было страшно. Страшно сидеть одному, без оружия, без продовольствия, сидеть в этой ямке и… Бояться. Было ужасно страшно. Казалось, все уже давно плюнули на все и разбежались. Прислушаешься, нет, кто-то вроде скребется рядом, вроде успокаиваешься, но через пять минут снова слушаешь. И постоянное чувство голода…

В первый раз немцы появились после обеда. Часов у меня не было, так что, во сколько точно это произошло, не знаю. Я сидел в своей норе и внезапно услышал выстрел. После третьего любопытство все же пересилило страх, и я решил вылезти и посмотреть, что происходит. Увидел только улепетывающий от нас мотоцикл с коляской, врагов даже не разглядел. Что-то темное осталось лежать на земле, но что это такое, я не знал. Байк, видимо, не доехал до моста, когда его обстреляли наши бойцы, развернулся и дал деру. Значит, сейчас он сообщит о том, что его тут обидели, и все, придут его друзья, заступаться. Я уже начал потихоньку привыкать к происходившему вокруг, к требованиям командиров, безалаберности бойцов, к медленному течению времени. Куда ни глянь, все настолько непривычно, что иногда выводит из себя. С одним бойцом, помню, еще на вокзале поспорили. Я подошел время спросить, а он лишь кивнул и отвернулся. Но часы-то на его руке я видел, поэтому и подошел вообще. Напомнив о себе, бы удивлен ответом: