Игорь Валериев - Ермак. Телохранитель [litres]

– А в дзотах и орудия, те же четырехфунтовки поставить можно. В этом случае им никакая шрапнель и картечь не страшна, – усы графа задорно встопорщились.

– Что, застоялись старые боевые кони, звук трубы услышали? – усмехнулся император.

– Есть немного, государь, – ухмыльнулся Воронцов-Дашков. – А то одни хозяйственные заботы.

– Завтра после обеда ко мне подъедет Пётр Семёнович, – произнёс император. – После его доклада обсудим с военным министром данные вопросы. Возможно, Аленин ещё какие-то идеи подкинет. А пока сделаем следующее…

Александр III запустил пальцы правой руки в бороду и начал задумчиво теребить её. Через несколько секунд произнёс:

– Илларион Иванович, отправьте депешу в Иркутск, сотника Головачева вместе с работой по тактике направить в Санкт-Петербург. Подумайте, в какую часть его определить. Лучше ко мне в конвой. И наградите. Указ я подпишу. Пусть рядом на глазах будет.

– Будет исполнено, ваше императорское величество, – переходя на деловой тон, чётко ответил граф.

– Владимир Анатольевич, как обстоят дела у Хайрема Максима?

– Он сейчас под крылом британского банкира Натаниэля Ротшильда, и англичане заинтересовались его продукцией, – немедленно ответил князь.

– Какова стоимость лицензии на выпуск пулемётов?

– Не могу сказать, государь, но выясню.

– Выясните, Владимир Анатольевич, – задумчиво произнес император. – А вы, Илларион Иванович, отпишите нашим дипломатам в Данию поинтересоваться, как обстоят дела у господина Расмуссена.

– Хотите, государь, наладить выпуск пулемётов у нас? – спросил Воронцов-Дашков.

– Пока об этом говорить рано, надо всё обдумать, просчитать. Но покупать у англичан такое оружие, боюсь, будет накладным. Надеюсь, никто не забыл слова Генри Джон Темпла, лорда Палмерстона, который в одна тысяча восемьсот сорок восьмом году в своей речи в парламенте сказал: «Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет». Знаменательное утверждение, не правда ли? Причём, я уверен, в мире не один он так думает.

– Это так, государь, – Барятинский согласно кивнул.

– Я сделал всё, чтобы Россия не вела войн и становилась сильнее и экономически, и политически. Но за четырнадцать лет, прошедших с последней большой русско-турецкой войны, может быть, мы что-то упустили? Может быть, готовимся к прошлой войне?

– Ваше императорское величество, неужели на вас так повлияли слова Аленина? – вскинулся Воронцов-Дашков.

– Не знаю, Илларион Иванович, не знаю. Но этот молодой хорунжий так уверенно говорил, будто бы видел такую позиционную войну и такие рейды «охотников» в тыл противника.

– Так может… – Барятинский сделал неопределённый жест рукой.

– Нет, Владимир Анатольевич, я слишком благодарен этому молодому человеку. Он спас жизнь моему сыну, его настойка женьшеня значительно помогла как мне, так и Георгию. Сегодня он заставил меня и вас задуматься о новом виде боевых действий в будущем или уже в настоящем. И у меня на него большие планы. Так что будем работать с хорунжим Алениным. И на этом на сегодня всё, господа!

Я вышел из комнаты, где только что закончился мой приём у Александра III. Чувствуя себя как выжатый лимон, на автомате двигался за широкой спиной лакея, которой уверенно перемещался по запутанным коридорам, лестницам и комнатам дворца. Наконец наш путь закончился. Мой проводник остановился посреди богато обставленной комнаты.

– Ваш номер, ваше благородие, – услышал я первые слова моего Сусанина.

«Вот это да! – я огляделся по сторонам. – Это что, мне здесь жить три-четыре дня? Обстановка как в музее. Попали вы, господин хорунжий! Где здесь спать? Есть? Туалет где? Мать моя женщина! Лучше в казарму!»

Я почувствовал, что потихоньку начинаю впадать в панику. «Я же отсюда даже выйти самостоятельно не смогу. И как обращаться к Сусанину? По форме, кажется, лакей первого разряда. Любезный? Милейший? Еще обидится! Я полгода заучивал форму полков, а дворцовую униформу пробежал поверхностно. Кто же знал, что придётся оказаться в такой обстановке!» – мысли летали в голове, заставляя нервничать больше и больше.

– Что-то ещё? – с учтивым поклоном спросил лакей.

– Э-э-э… – начал я, не зная, как же правильно обратиться к этому дворцовому служащему, чья форма выглядела куда богачей моей и на груди было наград в два раза больше, чем у меня.

– Лакей первого разряда Ивушкин Иван Иванович, – поняв мои затруднения, представился проводник.

– Иван Иванович, подскажите, где я нахожусь и как здесь всё это… – промямлил я.

– Ваше благородие, вы находитесь на антресолях Кухонного каре дворца, где целых две анфилады отведены для помещений разных лиц, приезжающих по служебным надобностям и остающихся на ночь, – с достоинством и некоторым высокомерием произнёс Ивушкин. – За вами закреплён лакей второго разряда Завьялов Николай Петрович, который подойдет через некоторое время и всё вам объяснит. Разрешите откланяться. – С этими словами Иван Иванович, поклонившись, вышел из комнаты.

«Ну и ладно, – подумал я, глядя в удаляющуюся спину аж целого лакея первого разряда. – Не впервой себя деревней ощущать. Если вспомнить моё первое посещение Москвы проездом в первый курсантский отпуск из Рязани, ходил по Красной площади с открытым ртом, хотя Благовещенск деревней не назовешь. Питером и его величием, когда позже побывал в нём, также был шокирован и очарован. А теперь буду проживать, пусть и три дня, в Гатчинском дворце. И бог его знает, кто в этой комнате бывал, ночевал и какая у неё история».

Мои размышления прервал прибывший лакей Завьялов, который, в отличие от Ивушкина оказался намного моложе, имел меньше наград и снобизма. Данный субъект доходчиво объяснил мне условия времяпрепровождения в данном номере, что мне положено, где и чем пользоваться.

Вечером, когда в комнате зажглись лампы, в отведённый мне номер пришёл граф Воронцов-Дашков, который передал мне в красивой папке наградные бумаги на орден, потомственное дворянство, усадьбу и земельный участок.

Во время беседы без чинов Илларион Иванович объяснил свой приход вызванным интересом к моим рассуждениям на приеме у государя. Так как у него во дворце комнаты в Арсенальном каре, где он проживает, когда остается в Гатчине, а время ещё раннее, он и решил нанести визит.

«Ага, вот делать нечего генералу от кавалерии лично переться к хорунжему, – подумал я про себя, когда граф объяснял причину своего визита. – Адъютанта мало. Хотя какой адъютант, тот целый подполковник. Лакея хватило бы. Кажется, зря я вылез со своими прожектами. Хотел как лучше, а получилось, по словам Черномырдина, как всегда».

Но приход Воронцова-Дашкова оказался и очень полезным для меня. Граф подробно рассказал мне всё о моих новых правах и обязанностях как георгиевского кавалера, потомственного дворянина и хозяина усадьбы, а также земельного участка. Последний, судя по схеме и карте, располагался как раз там, где мыла золото банда Лю и куда я с казачатами ходил в охрану с партией старателей купца Ельцова. Результат тогда был очень хороший. Золота в виде песка и самородков за месяц намыли на десять тысяч. Ельцов хотел застолбить этот участок за собой. Но может, я и ошибаюсь. Посмотрим на месте. Когда-нибудь!