Александр Михайловский - В дни Бородина [СИ]

– Значит так, господа, – сказал я своим подопечным, – вы можете мне верить или нет, но все, что я вам сейчас сказал, является чистейшей правдой. В ближайшее время мы двинемся в следующие миры вверх по течению времени, и вы, Михайло Илларионович, и вы, Николай Павлович, сможете собственными глазами увидеть, к чему может привести игнорирование моих слов. Для вас несколько месяцев или год-два не значат почти ничего, а мы за это время заберемся настолько высоко, насколько нам это позволят задания Небесного Отца. Не зря же говорят, что лучше учиться на чужих ошибках, чем набивать собственные синяки и шишки.

– Очень хорошо, Сергей Сергеевич, – сказал Кутузов, вставая, – вы на нас не обижайтесь, но для людей нашей эпохи действительно очень трудно осознать то, что вы сказали. Мы с Николаем Павловичем внимательно обдумаем ваши слова, воспользуемся вашим предложением посмотреть, как живут люди в будущих мирах, и только потом, если это будет возможно, вернемся к этому вопросу. А сейчас позвольте откланяться, ибо вы человек занятой, да и нам тоже нужно о многом поговорить. Давайте встретимся тут через три дня, когда господин Бонапарт дозреет до завершения переговоров, и окончательно решим те дела, которые не касаются изменения внутренней сущности Российской империи.

Пятьсот второй день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

Со времени первых переговоров фельдмаршала Кутузова, юного императора Николая Павловича и Наполеона Бонапарта прошло чуть больше трех недель. За это время утекло много воды и было сделано много дел. Во-первых – после нескольких встреч с моим личным участием высокие договаривающиеся стороны все же пришли к соглашению, определив начертание будущей российско-французской границы, а также разделив сферы влияния и направления экспансии. С моей точки зрения, уступка Польши французам рано или поздно выйдет наполеоновской Империи боком. Однажды пшеки проявят гонор и своеволие, взбунтуются против французских законов – и тогда уже французской армии придется усмирять этот мятеж залпами картечи. Ведь нет для поляка большего удовольствия, чтобы обливать грязью тех, кого он еще вчера называл благодетелями. Без этого польская натура просто не будет счастлива. Ну да ладно, будущие бунты в Великом герцогстве Варшавском – это проблема Бонапарта и… поляков. Французы – они не русские, и в случае оказания серьезного систематического сопротивления вмиг зачистят эту территорию до белых костей. Новая Каледония и Гвиана (или куда там еще французы ссылают каторжников) быстро заговорят по-польски. И вот тогда поляки пожалеют, что вошли в сферу интересов французской империи, а Наполеон раскается в том, что он их вообще туда взял, но будет уже поздно.

Впрочем, хлопот у Бонапарта хватит и без поляков. Главным его врагом является Британия, которая не успокоится, пока Французская Империя не будет полностью уничтожена. Кстати, для джентльменов проведенная нами рокировка с заменой Александра на Николая явилась полной неожиданностью. Но еще большей неожиданностью стало назначение фельдмаршала Кутузова Канцлером Империи и воспитателем-наставником юного государя. Британский посол Эдвард Торнтон, сопровождавший Александра Павловича (тогда еще императора) в его поездке к армии, пылая гневом, примчался в Ставку к Кутузову, но при визите к русскому Канцлеру проявил грубость и был с позором выдворен из Ставки в Горках, с повелением в кратчайший срок покинуть пределы Российской империи. В противном случае незадачливого потомка морских разбойников обещали гнать палками до самой границы. Да уж, фельдмаршал Кутузов – это глыба мысли и настоящий человечище, седой Лис Севера, не то что бывший император Александр Павлович по прозвищу «ни рыба ни мясо».

Дальнейшие события происходили под кровлей Большого Кремлевского дворца, где в ожидании санного пути остановились юный император и его воспитатель-наставник. Въезд Николая Павловича в северную столицу планировалось осуществить при полном параде, в сопровождении гвардейских полков, возвращающихся в пункты своей постоянной дислокации. Путешествие из Москвы в Петербург санным путем через всю северо-западную Россию станет первым уроком жизни, преподанным фельдмаршалом Кутузовым юному императору. Нечерноземье, так его за ногу; в других местах, где земля пожирнее, мужики живут все же получше. И дело тут даже не в том, что Михайло Илларионович является пылким либеральным радетелем «за мужичков». Совсем нет. Просто он понимает, что исполинское здание Российской империи стоит на этих мужиках как на фундаменте, и если этот он даст трещину, то и державе не устоять. В нашем прошлом император Николай Павлович понимал такие вещи чисто инстинктивно, но в силу общей малообразованности (спасибо мамочке, подобравшей таких учителей) просто не знал, за что ему хвататься.

Кстати, о мамочке – то есть о Марии Федоровне, вдове императора Павла Первого. Процесс ее омоложения и улучшения подходит к концу. Сейчас ее уже не держат непрерывно в ванне с магической водой, и все необходимые процедуры у Лилии и миссис Зул она проходит, так сказать, амбулаторно. Видел я результат этих процедур, и могу сказать, что, наверное, непросто уравновесить такой огромный бюст. Сиськи у этой мадам по впечатлению затмевают все остальные части тела; лица же, можно сказать, на их фоне и не видно. Сначала я думал, что это просто мадам Зул перестаралась в следовании местным лекалам женской привлекательности, но оказалось, что это не так. И в своей первой жизни София Мария Доротея Августа Луиза очаровала цесаревича Павла именно своими титаническими сиськами, наверное, годными даже для книги рекордов Гиннеса. Впрочем, меня этот вопрос волнует мало. Мне хватает и тех довольно приличных по размеру полушарий, которые имеются у моей Елизаветы Дмитриевны, хотя они и не идут ни в какое сравнение с выменем омоложенной вдовствующей императрицы. Сразу видно – порода!

Впрочем, бюст Марии Федоровны оказался не главной ее особенностью. Вместе со второй молодостью к ней пришла неудержимая любвеобильность. В тот раз весь свой пыл она отдавала мужу, которому дарила по одному ребенку в год, а теперь ее кавалеры прямо тут, в тридесятом царстве, меняются со стремительностью калейдоскопа. Едва выйдя из ванны, мадам пристрастилась к танцулькам, и бывает, что на протяжении одного вечера она меняет по два-три кавалера, стремясь урвать от этого праздника жизни все возможное. С заклинанием, предотвращающим заражение нехорошими болезнями, все это для нее вполне безопасно. Единственный, кто ворчит по поводу ее безумного беспутства, это экс-император Александр Павлович, использующий Тридевятое царство как базу для краткосрочных путешествий в соседние миры. Но Мария Федоровна, раз за разом погружаясь в пучины сладострастия, не обращает на нотации старшего сына ровным счетом никакого внимания.