Олег Северюхин - Ваше благородие

Вместо стрельбы пришлось заняться упражнениями по штыковому бою по хворостяным силуэтам на подставке, зато обратно в расположение корпуса пробежались бегом. Давно не бегали, запыхались, животы поотрастили.

На следующий день я подал в строевое управление, оно же ведало и учебным процессом, рапорт, в котором изложил необходимость приведения к нормальному бою оружия роты учебного обеспечения, несущей караульную службу и предназначенной для защиты кадетского корпуса, и просил откомандировать со мной старшего мастера по артиллерийско-техническому вооружению коллежского регистратора Перевозчикова Семёна Фёдоровича. На мой рапорт была наложена положительная резолюция заместителя директора корпуса по строевой и учебной части. К рапорту прилагался план приведения пристрелки оружия.

Пристрелка у нас заняла почти два месяца, почти до самого Рождества, которое Россия отмечала одновременно со всем христианским миром.

Пристрелку мы производили вдвоём в присутствии владельцев оружия, чтобы и они видели, как стреляет их оружие.

Сначала три выстрела в пристрелочную мишень. Затем определение средней точки попадания. Внесение изменений в прицельное приспособление, в основном в мушку. У Семёна Фёдоровича была специальная струбцинка с делениями, которая надевалась на ствол винтовки по центру мушки. Крутящимся винтом можно было сдвигать мушку влево или вправо, в зависимости от того, куда она была сбита. Если пули уходили влево, то и мушка сдвигалась влево, если вправо — то и мушка вправо. Затем контрольная стрельба. После контрольной стрельбы, если был достигнут хороший результат, на мушке ставилась насечка, закрепляющая её положение на стволе и выбивалась цифра от ноля до пятёрки, показывающая, под какую линию нужно целиться. Если стоит ноль, то это винтовка центрового боя. Если пятёрка, то нужно целиться под обрез грудной мишени.

Семён Фёдорович недавно стал "вашим благородием", до этого он много лет работал мастером по оружию и носил примерно такие же погоны, как у меня, только без звёздочки.

— А что, Ваше благородие, — предложил он мне, — стрельнём, кто точнее?

— Отчего бы не стрельнуть, Ваше благородие, — согласился я.

Выбрали винтовки из пристрелянных нами, проверили их на исправность, на крепление штыков, проверили упоры для стрельбы, я для верности закоптил спичкой мушку и прицельную планку и приступили к стрельбе. Четыре патрона в магазине, пятый в патроннике. Присутствующий с нами взводный старший унтер-офицер дал команду "Пли!".

Результаты у нас получились практически одинаковые. У меня — пятьдесят очков, последняя пуля задела линию десятки. У Семёна Фёдоровича — сорок девять очков, просто пятая пуля не задела линию десятки, и тогда бы было одинаковое количество выбитых очков.

— Да, вы мастак из винтовки стрелять, а то господа офицеры всё револьверами балуются, — сказал старший мастер, — а ведь когда война придёт, и офицеры винтовки в руки возьмут. Да и солдата тоже надо учить стрелять. А я рад знакомству с вами, если будут какие проблемы, прошу ко мне просто-запросто.

На том мы и подружились.

В один из приходов к нему в мастерскую я показал ему маленький чертёжик, где мушка была круглая с резьбовой нижней частью, позволяющей при помощи вилки регулировать её по высоте, а при помощи струбцинки сдвигать вправо или влево. А на саму мушку надевался круглый намушник, чтобы защищать мушку от механического воздействия.

Чертёжик этот, вероятно, никому не пригодился, но в тридцатые годы мастера сделали на винтовку такой же намушник и защёлку на штык.

С лёгкой руки Семёна Фёдоровича ли, с длинного языка ли кого-то из моих солдат, по городу поползли слухи, что новый зауряд-прапорщик в кадетском корпусе бывший волонтёр и командир отряда снайперов в войне за независимость двух бурских республик, Трансвааля и Оранжевой, и что на его счету сотни убитых английских солдат и офицеров, и что за его голову англичане назначили награду в сто тысяч фунтов. Отдельно сообщалось, что Жан Грандье, которого все знали, как "Капитан Сорвиголова" из романа Луи Буссенара, мой лучший друг.

Эту версию слухов подхватила и газета "Губернские вести", добавив в мой портрет ореол романтичности и приключений.

МН первой потребовала у меня отчёта о моих "африканских приключениях".

Затем меня пригласили в кадровое отделение, и добрейший подполковник Шмидт попросил объяснить, почему в моих документах нет данных о моем участии в войне против Британской империи. Я ему рассказал, что во время англо-бурской войны я был ужасно молод, мне было семнадцать лет и я никак не мог там быть. Мы вместе посмеялись над слухами, но тут пришёл адъютант директора корпуса и пригласил меня к генералу.

Быстро поднявшись на второй этаж административного корпуса, я оставил шашку в приёмной и вошёл в кабинет директора кадетского корпуса и взял под козырёк:

— Ваше превосходительство, зауряд-прапорщик Туманов по вашему приказанию прибыл!

Я заметил, что в кабинете ещё находился начальник жандармского управления подполковник Отдельного корпуса жандармов Скульдицкий.

— Что-то случилось, — подумал я и не ошибся.

— Я так и знал, что наживу с вами неприятностей, — начал громить меня генерал-лейтенант Медведев, — то вы поэт как лорд Байрон, то начали готовить из своей роты снайперов и сами оказались снайпером, за которого английским правительством назначена крупная награда. Какие ещё подарки хранятся в вашем загашнике? Что я отвечу генерал-губернатору, что я отвечу Его Императорскому Величеству за то, что пригрел на своей груди злейшего врага нашего союзника — Британской империи? А у вас, господин подполковник, есть что добавить?

— Полностью согласен с Вами, Ваше превосходительство, — согласился с генералом подполковник Скульдицкий.

— Я слушаю Вас, — сказал генерал и стал ходить передо мной, как разъярённый лев в своей клетке.

— Ваше превосходительство, — чётко доложил я, — когда началась англо-бурская война, мне было всего семнадцать лет, а когда она закончилась, мне было только двадцать лет. Я даже теоретически не мог находиться в Африке, потому что такие события не пропадают из памяти даже при травмах.

Генерал остановился и хмуро посмотрел на подполковника Скульдицкого:

— А вы, господин подполковник, даже не удосужились посчитать цифры и прийти к ясно видимому выводу? Ладно я старик, можно было бы позабавить старика историей, а вы так поспешно со мной согласились. Нет уж, если ты человека поддерживаешь, то поддерживать его нужно всегда. Что будем делать, господин зауряд-прапорщик? — спросил он меня.

— Ваше превосходительство, — сказал я, — предлагаю ничего не делать. Слухи сами утихнут. Любое действие будет воспринято как охапка хвороста в тлеющий костёр. Умные люди сами всё поймут, а дуракам ничего не докажешь. Зато авторитет нашего корпуса будет на высоте.