Евгений Щепетнов - 1971

Это Махров, взявший на себя обязанности тамады. Что, в общем-то, и понятно - не унылому же Исайкину витийствовать за столом? Или переводчику?

Журналист наклонился к Страусу, и что-то ему зашептал. Переводил, точно! Значит он хорошо знает русский язык. Старый волк...небось вскормлен на базах ЦРУ шпионская твоя морда! Ну - типичный шпионяка, зуб даю! Впрочем - не даю, я где их видел-то шпионов, чтобы сказать, какие они бывают. В кино? Три - «ха-ха!»

Разговор начался как-то сразу, едва только начали поглощать салаты, но только не о литературе, и в частности о моей книге, а вообще. Или вернее - обо мне. Страус что-то сказал своему переводчику, и тот на чистом русском языке обратился ко мне:

- Скажите, господин Карпов, вы не бывший военный? Или спортсмен? Занимаетесь ли каким-нибудь видом спорта?

- Военный я, или нет - не знаю! - ответил я на чистейшем английском языке, который знал довольно-таки неплохо. И в школе учил как следует, и в учебке изучал на предмет допроса потенциального врага. А потом нарочно выучил как следует - хотел слушать книги на английском, а еще - попробовать перевести свои книги. Увы, скоро понял, что как от переводчика от меня толка никакого. Чтобы качественно перевести книгу на какой-то язык, надо быть с детства носителем двух языков - и того, на котором написана книга, и того, на который переводишь. Иначе получится дрянь дряньская, и никто твой опус читать не станет.

Переводчик, Махров и директор издательства вытаращились на меня так, будто из моего живота полез Чужой. На наглийском разговаривает! Да как же так?!

Представляю, что доложит мой куратор...подозрительная я личность!

- О! Да вы неплохо говорите по-английски! - обрадовался Страус - Отлично! Можно разговаривать свободно, без посредников. Итак, вы не могли бы рассказать вашу историю? Кто вы? Откуда? И когда занялись написанием фантастических романов?

- Как уже рассказывал мой коллега (я кивнул на Махрова, который сидел, и слушал переводчика, негромко переводившего наш со Страусом разговор), я не знаю, кто я такой. Мое имя мне подобрал врач в психиатрической лечебнице, в которую меня и привезли после того, как милиционеры обнаружили меня на дороге совершенно обнаженного и не понимающего, что со мной случилось. Я не помню себя, не помню, откуда я взялся, где жил, кем работал. Что касается спорта - видимо, ранее я занимался атлетическими видами спорта.

- Это видно! - с удовольствием кивнул Страус, которому беседа явно нравилась - Я тоже занимаюсь спортом, теннисом. Вы хорошо выглядите, и я бы никогда не дал вам больше сорока лет! А то и тридцати пяти! Если убрать седину - точно, тридцать пять, не больше! Если вы покрасите волосы, то вполне сойдете за тридцатилетнего. Так, Пегги?

Он обернулся к женщине, та с легкой улыбкой осмотрела меня с ног до головы (вернее ту часть, что видела из-за стола), облизнула губы розовым язычком и глубоким грудным голосом, неожиданным для стройной и невысокой фигуры, сказала:

- Даа...в высшей степени брутальный мужчина! И седина ему к лицу. Но если покрасит волосы - будет выглядеть совсем молодым! Настоящий мужчина. Вероятно, ты нравишься женщинам, Майкл?

Мое имя она произнесла на английский манер, но я не протестовал:

- Дорогая Пегги...это мне нужно спрашивать у тебя - нравлюсь ли я женщинам. Откуда мне знать?

Женщина широко улыбнулась, еще раз осмотрела меня, чуть прищурив глаза, и медленно кивнув, сообщила:

- Да, нравишься. Вон какие крепкие руки, все в венах, сильные, наверное! Такими руками как сожмешь...женщина и растает!

- Пегги, Пегги! Что ты! При начальнике соблазнять автора?! Как тебе не стыдно?! - Страус нарочито-притворно помотал головой и вдруг расхохотался - Да, Майкл, с первой встречи покорить мою Пегги - это надо уметь! Она даже раскраснелась - вот ведь как ты ее возбудил! Но тсс...я понимаю, ты тут со своими спутниками, и тебе такие разговоры вести не очень уместно.

В английском языке нет обращения «вы», как в русском, потому разговор с первого взгляда кажется очень уж... невежливым, что ли. В моей прежней жизни я терпеть не мог, когда люди младше меня, незнакомые мне, начинали «тыкать» и обращаться со мной неуважительно. Но это не тот случай. В этом отношении у американцев все гораздо проще. И это даже хорошо.

А то, что Страус сразу просек, кто такой мой переводчик - в этом ничего удивительного. Не дурак же он, в самом деле. Тем более, если печатает Солженицына.

- Скажи, Майкл, а как тебе пришло в голову написать свой роман? Ты долго вынашивал план написания? У тебя был готовый сюжет? Я слышал, ты пишешь - как из пулемета строчишь. Как так у тебя получается? Не поделишься секретом? Или ты писал, а рукописи складывал в стол? Тогда зачем ты их складывал? Не издавал?

Я задумался. А что ответить? Что у меня ящик с рукописями, которые я время от времени достаю и отдаю в издательство? Что еще я могу сказать?

- Знаешь, Роджер...один наш, русский писатель сказал: когда я пишу, ощущение такое, будто моей рукой кто-то водит по бумаге. Дьявол это, или бог - неизвестно. Но...вот так. Так же и я - сажусь писать, и в голове у меня рождаются слова, и эти слова я переношу на бумагу. Получается быстро? Ну и слава Господу, что быстро!

- Ты верующий, Майкл? - быстро спросил Страус, покосившись на моих спутников.

- Это интимный вопрос, можно я не буду на него отвечать?

Я незаметно подмигнул Страусу, и тот чуть кивнул головой - мол, понял!

- Конечно, конечно! Прости, что спросил! Вероятно ты слышал про наше издательство. Мы издаем не только наших, англоязычных писателей, но и ваших, русских. Кстати, скажи, как ты относишься к творчеству вашего писателя Солженицына? Ты же в курсе, что ему в октябре этого года дали Нобелевскую премию?

Ооо...я просто физически почувствовал, как напрягся, окаменел переводчик! Как замерли мои издатели! Вот это вопросец! Ну да ладно...где наша не пропадала! Держись, Исаич, щас я тебе наваляю пилюлей!

- К Солженицыну, или к его произведениям?

- Хмм...интересно! И то, и другое! - Страус довольно осклабился - Похоже, что тебе не очень нравится твой коллега!

- Это мягко сказано - не нравится. Я считаю его негодяем. Когда Солженицын сидел в лагере, он служил осведомителем у лагерной администрации. Я не знаю, считается ли это предосудительным у американцев, я не очень знаком с вашим менталитетом, но у нас быть осведомителем - это большой грех. А кроме того, есть такая информация, что его лучшие романы - «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» написал не он. Другой писатель, имя которого я не знаю. Все остальное у Солженицына обыкновенная графоманщина, не стоящая и бумаги, на которой она написана. Вранье и глупость!

-А в чем, вы считаете, глупость? - вмешался журналист, который с нескрываемым интересом прислушивался к нашей беседе. Теперь он не был похож на сонную морскую свинку, передо мной сидел хищник, акула пера, и эта акула кружила вокруг меня, с каждым кругом сокращая расстояние перед атакой - Что, разве не было сталинских репрессий? Разве не уничтожали инакомыслящих? Разве перед войной не расстреляли лучших военачальников? В результате чего страна понесла гигантские потери! И едва-едва выиграла войну! С нашей помощью!