Евгений Щепетнов - 1971

- Мне пятьдесят. Просто я выгляжу молодо - улыбнулся я - жалею ли я о чем-то? Жалею, конечно. Об упущенным возможностях. Об ушедших друзьях. О том, что мог бы сделать. И о том, что сделал, когда это не надо было делать. Я же просто человек, а человек несовершенен.

- Ты неглуп - улыбнулась женщина - Это уже хорошо. Мне интересно с тобой говорить, а я редко о ком могу так сказать. Люди банальны в своих желаниях, в своих устремлениях. Вот ты - чего ты желаешь от жизни? Не бойся, можешь мне сказать - я все равно унесу это в могилу. Мне осталось жить день, а может быть и меньше. Час. Два. Три часа. Поделись со мной - и тебе будет легче. Может ты поймешь сам себя! Осознаешь себя! Ну? Решишься?

И я решился. Почему я так поступил - не знаю. Зачем? Совершенно незнакомой женщине, которую видел в первый раз. И наверное - в последний.

- Я хочу сделать так, чтобы Советский Союз сохранился. Чтобы он не развалился, а был краше, сильнее всех на свете! Чтобы народы Советского Союза не перегрызлись между собой, как бешеные собаки, чтобы весь мир нас уважал и боялся. Чтобы на Марсе яблони цвели. Чтобы в магазинах было сто сортов колбасы. Чтобы люди не умирали от рака, и жили столько, сколько захотят. Вот что я хочу!

- Ты ведь фантаст, да? Я помню - фантаст. У меня печень рак разъел, но не мозг, и я все помню. А почему ты решил, что Союз распадется? С какой стати?

- Я знаю, что он распадется. И произойдет это в тысяча девятьсот девяносто первом году. Несколько подонков, глав республик, соберутся вместе и решат, что теперь они сами по себе. И начнется эпоха зверей. Останки Союза будут рвать, терзать, жадные, бессовестные люди наконец-то дорвутся до абсолютной, ничем не ограничиваемой власти. И не будет на них ни суда, ни карающего меча революции. Они присвоят себе все богатства нашей родины, и только через много лет их сумеют убрать от власти. Но будет уже поздно.

- Плохая твоя фантастика, Миша! - женщина смотрела на меня широко раскрытыми глазами, помолчала секунд десять, тихо спросила - Миша, ты кто?

И я ей рассказал. Глупо, конечно. Глупо и и безрассудно. Но я ей все рассказал. И про страну. И про то, кто я такой. И что сейчас пытаюсь сделать. А она меня слушала, слушала, слушала…

Наверное, я все-таки не рисковал. В самом деле - а кому она может рассказать? Кто в это все поверит? Больная женщина на смертном одре, под завязку напичканная наркотиками (При мне приходила медсестра и делала уколы. Мне пришлось на время выйти). Зачем я ей рассказывал? К чему? Наверное, чувствовал свою вину перед ней. Какую вину? А такую! Я молодой, здоровый, а она умирающая старая женщина. Она уходит, а я остаюсь, и ничего с этим не могу поделать.

Наступил вечер, в окнах потемнело, а я все сидел и рассказывал о будущем маленькой сухонькой старушке с огромными синими глазами. А она рассказывала мне о своей жизни. И так шли часы и часы. Я не чувстовал голода и жажды, меня будто завели, и завод никак не мог окончиться. Я сидел и говорил, говорил, говорил… обо всем на свете. Обо всем, что знаю.

А потом она ушла. Просто улыбнулась, посмотрела на меня, прошептала: «Спасибо!»… и ушла. Куда? Я не знаю. Надеюсь, что все-таки куда-то. Что где-то есть иной мир, в который отправляются людские души. Очень надеюсь на это.

Я позвал медсестру, она всплеснула руками, побежала за врачом. Врач пришел, констатировал смерть. А пока их не было - я закрыл глаза Капитолине Прокофьевне, прожившей хорошую, долгую жизнь. И ушедшую в иной мир с улыбкой на устах. Дай бог мне сил так же стойко встретить смерть - так, как это сделала маленькая, слабая поэтесса.

Мне пришлось задержаться в Москве еще на неделю. Я отзвонился домой, Зине, вкратце, без подробностей обрисовал ситуацию. Поняла она, или нет, но особых претензий или замечаний не высказала. Я сказал, что все объясню, когда приеду.

Капитолину Прокофьевну я похоронил. Купил и могилу, и памятник. Кстати сказать - основную сумму оплатил профком. Он же и автобус выделил, и с гробом помог. Это не 2018 год, где придя в похоронное агентство ты получишь все, что захочешь - любые услуги, от покупки гроба до поминок. Здесь пришлось побегать, и помогла мне та же Лидия Петровна, имеющая невероятные связи во всех сферах жизнь этого города (очень ценный кадр! Только плати).

В квартире, уже будучи ее законным хозяином, я появился на второй день после смерти Капитолины Прокофьевны - ключи та отдала Лидии Петровне, а

еще был экземпляр у соседки, Марии Николаевны. На всякий случай - вдруг Капитолине Прокофьевне станет плохо, так та сможет ее проведать. Замки я все равно буду менять, но ключи у соседки забрал - так, на всякий случай. Не надо ставить людей перед соблазном. Люди слабы по своей сути, могут возникнуть всякие глупые мысли. Я и сам раздам вещи покойницы - тем, кто захочет их взять.

Так и сделал. Все вещи раздал соседям - набежала куча старушек, и как хлопотливые муравьи утащили и платья, и даже постельное белье. Уж не говоря о шубе из натурального каракуля и норковых шапках. Пусть носят, мне ничего этого не надо. Оставил только мебель, книги, да кухонные принадлежности. Книг было много, и хороших - полки от потолка до пола. Пусть будут. Я люблю книги.

Фотографии (их было немного) собрал в отдельный пакет. Что с ними делать - не знаю. Решил пока что - пусть полежат. Только выбрал одну на памятник, на фарфоровый овал.

Квартира оказалась на самом деле очень хорошей - огромная комната с высокими потолками, и такая же большая, не как в хрущевках - кухня с газовой плитой. Ее спокойно можно было использовать как столовую. Ванная комната с совмещенным санузлом - тоже просторная, со здоровенной чугунной ванной. Все чистенькое, ухоженное - не раз, и не два я добрым словом помянул бывшую хозяйку квартиры. Ухаживала она за квартирой очень хорошо, не так, как многие из пожилых женщин, которым становится совершенно все равно - прохудился ли паркет, или подтекает кран в ванной.

Поминки провели в столовой рядом с домом. Пригласил всех соседей (кто пожелал), коллег из СП (тоже - кто пожелал). Похороны были скромными - народу было немного. Капитолина Прокофьевна, как я догадался, особой любовью у коллег и соседей не отличалась. Резкая в высказываниях, прямая, как штык - люди этого не любят.

Еще задумался - куда девать фронтовые награды Капитолины Прокофьевны. В могилу их закапывать нельзя, передать в музей - возьмут ли? Решил, что как и фотографии - пусть пока лежат. Каши не просят, места много не занимают - так о чем разговор?

Дома я объявился только к девятому мая, можно сказать - на праздники. Приехал восьмого мая вечером - уставший как, ломовая лошадь, и такой же взмыленный. Все-таки «копейка» это не иномарка, для которой преодолеть девятьсот километров плевое дело. Вернее не самой иномарке, а ее хозяину. Неудобные сиденья с короткими спинками, невозможность ехать быстро - машина новая, да и вообще она больше сотни ехать не должна - четыре передачи, не пять. Но - приехал, в двенадцатом часу ночи. И тут же начал таскать вещи в квартиру, подняв с постели продирающую глаза Зину. Она уже спала, когда я приехал.