Владимир Бабкин - Государь революции

МОСКВА. ГЕОРГИЕВСКИЙ ЗАЛ БОЛЬШОГО КРЕМЛЕВСКОГО ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРЦА. 12 (25) марта 1917 года.

Идея привлечь казаков Конвоя на разогрев моего выступления пришла внезапно, в процессе очередной утренней душеспасительной лекции академика Павлова о пользе здорового образа жизни и вредности возлияний, да еще и возлияний в непомерном количестве. И никакие царские причины и соображения его не волновали, он стоял на своем — пить вредно, пить с язвой вредно вдвойне, пить с военными, особенно с горцами, вообще безумие, а ведь Император себе не принадлежит, так он мало того, что не слушает докторов, так еще и опять сегодня собирает людей московских, и снова будет употреблять, пора уже надзор вводить, для, так сказать, усиления слов лечащего врача и в целях профилактики…

И тут у меня в голове четко сложился образ — да-да, именно пир с усилением! Как говорится, доброе слово и пистолет куда эффективнее одного лишь доброго слова! И мы, для завершения образа и усиления моих речей, воспользуемся всеми достижениями масс-культуры третьего тысячелетия. Вроде легко, но со значением, весело, но заставляет задуматься, а может, и вздрогнуть.

Да и казачкам нужно честь воздать и авторитет мой подтвердить. Поют они хорошо, так что, дадим возможность всем насладиться не только пением монахов, но и казаков Конвоя.

Я быстро поднялся с кресла.

— Благодарю вас, доктор, вы гений!

И оставив за спиной опешившего академика, я стремительно вышел из кабинета, напевая себе под нос:

— Ойся, ты ойся…

И вот я стою перед закрытыми дверями Георгиевского зала, слушаю сквозь них переливы лихой казачьей песни и явственно представляю себе все те сотни приглашенных на пир людей московских всех сословий, которые напряженно стоят и ждут явления царя народу. Ждут и слушают задорные многообещающие слова песни, понимая, что слушают и у многих мороз дерет по коже, да так, что до костей продирает.

После секундной паузы, под сводами огромного зала разнеслось громовое:

— Его Императорское Величество Михаил Александрович, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая!

Что ж, барон Корф объявил явление меня народу со всей вообразимой торжественностью, напомнив собравшимся о том, кто их гостеприимный хозяин. Да и про Польшу с Финляндией напомнить будет не лишним. И внутри Империи напомнить и прочим буржуям, пока еще недорезанным, обозначить.

В этот момент золотые створки дверей распахнулись, и многоголосный хор грянул:

— Боже, Царя храни!..

Я шагнул под своды Георгиевского зала и под магниевые вспышки фотоаппаратов. Строгая черно-золотая форма нового Лейб-Гвардии Георгиевского полка подчеркивалась белоснежно-золотыми стенами зала. На черном мундире единственный орден — белый крест Святого Георгия, на поясе сияла золотом рукоять Георгиевского оружия с темляком в виде георгиевской ленты. Скромно, торжественно и без крикливой пошлости квадратных метров орденов, которыми так кичились генералы моего времени.

Дождавшись, когда собравшиеся, со всем демонстрационным воодушевлением, допели государственный Гимн, а казакам Конвоя и монахам поднесли по чарке, я обратился к присутствующим:

— Приветствую вас, люди московские! Я счастлив видеть вас и принимать вас в этом зале! Зале, ставшем символом побед русского оружия, символом доблести и героизма, символом верности Отчизне, верности Государю и верности народу. Именно здесь, на московской земле, родилась и окрепла великая держава, именно Москва стала символом единения и возрождения наших земель, именно здесь, в Кремле, родилась та великая Империя, которой гордится каждый патриот России и которой каждый из нас стремится служить верой и правдой. Сегодня над старинными башнями Кремля вновь гордо реет Императорский штандарт. А это значит, что произошло единение символов государства, соединились душа и сердце нашего Отечества, сплотились силы и помыслы вокруг идеи величия нашей Империи и блага каждого русского подданного. Пришло время вернуть Империю в наши сердца. И, только что, я подписал Высочайший Манифест о возвращении Москве исторического статуса столицы Российской Империи и о переносе в Первопрестольную всех органов государственной власти. Пришла пора новой Москвы, новой России и новой жизни для народа нашего. Посему мой первый тост — за Первопрестольную великую столицу, за сердце новой великой России! Процветания Москве, народу и всей нашей Империи!

Я поднял хрустальную рюмку и под всеобщие приветственные возгласы, и стрекот кинокамер, одним глотком выпил до дна. Московские люди чиниться не стали и вслед за своим обожаемым (будем надеяться) монархом коллективно накатили водочки за Первопрестольную новую столицу.

— Здесь, в Кремле, Престол Императора Всероссийского. Здесь хранятся священные реликвии государственной власти — Большая Императорская корона, скипетр и держава. В Кремле и вокруг Кремля происходили и роковые, и великие события нашей истории. И где, как не здесь, следует обсуждать коренные вопросы нашего бытия? Как устроено наше общество? Что первично — государство или человек? Какова государственная идея нашей земли? Куда мы идем? Какова наша цель? Вопросы, вопросы, вопросы. Их поднимают в своих книгах писатели, их обсуждают на улицах и в великосветских салонах, на митингах и в газетах. Вопросы, оставаясь без ответа, разрывают наше общество и подводят нас к хаосу, крови и гражданской войне. И если мы не хотим десятков миллионов жертв, разрушения промышленности и экономики, если мы не хотим отбрасывания России на полвека в прошлое, то пришла пора на эти трудные вопросы отвечать. И я беру на себя бремя ответственности и за сами вопросы, и за ответы на них. Ибо только я, Государь Император Всероссийский, имею право и должен говорить от имени всех подданных, которые поклявшись в верности, вручили мне свои жизни и возложили на меня ответственность за свои судьбы.

В зале царила полная тишина. Многие выглядели опешившими или, как минимум, озадаченными. Это понятно, они шли на официозный Высочайший прием, не подозревая, что я использую формальное мероприятие в качестве общеимперской трибуны. Хотя уверен, что особо прозорливые какой-то подлянки от меня ожидали, ведь это не первое мое выступление в качестве Царя-батюшки.