Макс Мах - Командарм

– Максим?

Кравцов обернулся на голос.

К нему через вестибюль шел высокий молодой командир с узким, отмеченным почти девичьим румянцем лицом и пронзительно голубыми глазами.

– Кравцов! А говорили, погиб ты!

– Здравствуй, Юра! – Кравцов шагнул навстречу Саблину и от души обнял старого друга.

Впрочем, если мерить обычными мерками, какой ему Саблин друг?! Так, приятель. Может, сослуживец. Они и знакомы-то были всего ничего. Но тот год – с весны восемнадцатого по лето девятнадцатого – казался теперь длинным как жизнь. И случилось тогда с ними на Украине много такого, что с иным кем и за всю-то жизнь не произойдет.

– Два! – ткнул Кравцов пальцем в ордена Красного Знамени на груди Саблина. – Когда успел второй получить? Где?

– В Крыму, – коротко объяснил бывший комбриг, имея в виду и время и место. – Мы с комиссаром моим, Мехлисом… Не знаю, ты с Левой Мехлисом знаком или нет?

– Мехлис? – переспросил Кравцов, пытаясь вспомнить. Фамилия была ему знакома, но подробности в памяти не всплывали. – Комиссар? Комиссар чего?

– Сорок шестой дивизии.

– Так ты уже начдив! – поднял бровь Кравцов.

– Был начдивом, – махнул рукой Саблин. – Сейчас мы все только слушатели. Вон Гай кавкорпус в бой водил, а тоже сидит как миленький и сочинения о роли гоплитов в Пелопонесской войне пишет. А с Мехлисом мы всего-навсего цепи поднимали. Сам понимаешь, обычное дело под пулеметами… Постой! – встрепенулся Саблин. – А ты здесь как?

– Да, вот учиться послали…

И завертелись жернова пока еще не истории, а военно-партийной бюрократической машины, но «E pur si muove!», как говорится.

И все-таки она вертится !

«Ну, где-то так и есть…»

Саблин, ухвативший буквально с первых слов рассказа суть возникшей проблемы, взял Кравцова «на буксир» и поволок по инстанциям. Тем более что Кравцов, как выяснилось, «что дите малое», а москвичи… «Ну, что я тебе буду рассказывать о москвичах, если ты петербуржец!»

– Уж не знаю, право, где тебя, Макс, носило, но дороги от Брянского вокзала до центра, если через мост, минут десять-пятнадцать, никак не более. И в трамвае, голубь мой, проезд за деньги разрешен. Дорого, конечно, но не смертельно, хотя до десяти часов утра, и в самом деле, не актуально…

Перво-наперво они отправились к военному коменданту города, поскольку Кравцов пока был в Москве никто, и только комендант мог сделать его «кем-то». А комендантом, на удачу, оказался снова же земляк с Украины – комбриг из 58-й дивизии Петр Пахомович Ткалун. Знакомство, разумеется, шапочное, но все-таки знакомство.

– Кравцов… – наморщил высокий лоб Ткалун. – Постой, постой! Максим Кравцов? Командарм-восемь?! Так ты живой, получается?!

– А живым, Петр Пахомович, – тут же вставил попыхивающий трубочкой Саблин, – есть, пить надо. И крышу над головой, потому что так есть хочется, аж переночевать негде!

– Сделаем, – улыбнулся Ткалун. – Как землячку не порадеть!

Но в результате Кравцов получил все то же самое, что получил бы на его месте любой другой военный, приехавший на учебу в Москву. Тот же черный пайковый хлеб, те же талоны на питание… и та же маршрутная карточка для проезда на трамвае да несколько билетов в Большой и Художественный театры. Последнее обстоятельство неожиданно показалось Максу весьма и весьма соблазнительным. Но вот жилье бывший командарм, вполне возможно, получил чуть лучшее, чем многие другие.

– А давай его к нам, во Вторую военную гостиницу, – предложил Саблин. – У меня как раз сосед съехал.

– К Никитским воротам, что ли? – нахмурился Ткалун. – Так у вас же там жить невозможно. В прошлую зиму, говорят, не только мебель, но и паркет в печках пожгли.

– Так точно, ваше благородие! – сверкнул голубизной глаз Саблин. – Как есть пожгли, басурмане! И обои со стен ободрали и сожгли. Варвары-с!

– Ну и? – Ткалун в отличие от Саблина был занятым по службе человеком и тратить дорогое казенное время на глупости не желал.

– Отремонтировали в июле, – кисло «закруглил» тему шутник, и, получив все необходимые бумаги, Кравцов и Саблин отправились на Бульварное кольцо.

Двухэтажное здание бывшей третьеразрядной гостиницы размещалось на небольшой площади около Никитских ворот. Место показалось Кравцову смутно знакомым, но опять, как и во многих других случаях, чувство это было сродни дежавю . Ничего определенного, лишь смутный образ, словно птица, летящая сквозь клубящийся туман. Видел как-то Кравцов такой пролет чайки сквозь затопивший Эдинбург вечерний туман…

«Эдинбург?! Какой, к бесу, Эдинбург?! Я же и не был там… никогда».

И такое уже тоже случалось. Вдруг всплывало в памяти что-то «совсем не то», и что с этим делать, Кравцов совершенно не представлял. Он предполагал, впрочем, что подобные странности – суть манифестации некоего системного расстройства психики, но сообщать об этом кому бы то ни было не собирался. Он совершенно не хотел возвращаться в разряд увечных. А посему…

«Перетрем! – твердо решил Кравцов, обозревая окрестности своего нового местопребывания. – А муку съедим!»

По здравому размышлению, место могло показаться ему знакомым оттого, что живо напоминало события минувших лет. Война – она и в Москве война, как и в любом другом месте.

От сгоревшего большого дома, выходившего фасадом на бульвар, остался только скелет. На стенах вокруг легко различимы выщерблины, оставленные пулями и осколками, а посередине площади высилась огромная куча битого камня…

– Это еще с октябрьских боев осталось, – пояснил Саблин. – Тут в округе несколько зданий артиллерией разбили, вот камни и собрали. Есть мнение, памятник Кропоткину из них построить.

«А, точно! – вспомнил Макс. – В феврале же умер князь Кропоткин!»

Впрочем, в то время Кравцов все еще пребывал «по ту сторону Добра и Зла», но имя великого теоретика-анархиста напомнило ему еще одну причину, по которой сблизились он и Саблин тогда, в восемнадцатом. Саблин, как и Макс, происходил из бывших студентов, ставших офицерами военного времени, и к тому же состоял до недавнего времени в партии социалистов-революционеров. «Кругом бывшие, – пошутил тогда всегда веселый и легкий на шутку Юрий. – Хорошо еще, что не бывшие девушки…»

А гостиницу на самом деле недавно отремонтировали, что по нынешним временам следовало полагать чудом. И комната – после долгого и нудного препирательства с комендантом – Кравцову досталась отменная. Просторная, с высоким венецианским окном, камином и свеженастеленным дощатым полом. Стены заново оклеены весёленькими бумажными обоями, а из мебели присутствовали просторный кожаный диван-софа, потертый, но как будто бы пригодный еще для сна и отдыха, стол, стул, тумбочка и роскошная деревянная вешалка. Мебель, надо полагать, привезли из какого-нибудь склада-распределителя, отобрав по списку-минимуму, но для Кравцова все это: и комната, и мебель – представлялись какой-то невероятной удачей, сродни божественному промыслу.