Георгий Антонов - Цурюк

— Кто ждёт-то?

— Там, в бронепоезде, Катя и остальные… Некогда объяснять. Нужно открыть Портал…

Схватив с земли Амбу и чёрный цилиндр плазменного меча, Левин размашистым шагом устремился в сторону Рябиновки. Коля уже отвёл было руку, чтобы накатом сбить беспокойного гостя с ног, но Грета остановила мужа.

— Бесполезно. Он неуязвим, гляди!

Поменяв ось зрения, мазык увидел разгоравшееся вокруг удаляющейся фигуры золотисто-пурпурное свечение. Оно исходило из груди и свивалось над головой в форме яркого жгута, за который Левина, окружённого огненной луковицей, словно волокли, подвесив макушкой к небесам.

— Что это на него накатило? — тревожно спросил Коля у Дерендяя. — Сроду такого не видал.

Оторвавшись от медведя, Дерендяй глянул вслед Левину и сощурился.

— А это, Николаша, никому лучше и не видеть. В старые годы сие называлось Ярь, боевое безумие.

— Состояние берсерка, — подтвердила Грета. — Описано в германских сагах. Вот уж от кого не ожидала. А с виду такой интеллигентный человек… Пойдёмте за ним — только нужно соблюдать дистанцию. Берсерк видит в темноте без помощи глаз и убивает всё, что движется, без разбора…

Викентий Карлович отхлебнул для бодрости коньячку из плоской фляжки и собирался закурить, но Галицын перехватил его руку со спичкой.

— Имейте терпение, подполковник! Хотите нас демаскировать?

— Вы правы, князь… Извините, нервы. Чу! Кажется, кто-то крадётся, — Свинтидзе, сняв парабеллум с предохранителя, осторожно выглянул наружу. К выступу стены прижалась скорчившаяся тень.

— Кто здесь? — дрогнувшим голосом спросил жандарм.

— Не стреляйте! Это я, ротмистр Исаев — раздалось в ответ.

— Какого чёрта вы здесь делаете? Я же вас честью просил не покидать своего номера в гостинице! Вы, милостивый государь, мне слово дали!

— Виноват, но там клопы… Словом, не мог покинуть вас в трудную минуту, пардон, — Блюмкин тенью юркнул под своды часовни и раскланялся с князем. Осознав очевидную нелепость поднимать скандал в засаде, Галицын холодно кивнул незваному гостю.

Внезапно за соснами что-то несколько раз коротко и беззвучно сверкнуло, словно огненная дуга прочертила темноту. Предсмертный крик оборвался, не набрав силы — и вновь тишина…

— Что это было? — прошептал без голоса штабс-капитан.

— Если то, о чём я подумал, наше дело плохо, — нервно ответил Свинтидзе.

— Да ну же, рожайте! Не в пансионе благородных девиц!

— Карающий меч революции… — пробормотал подполковник. Огненная траектория вновь сверкнула, на этот раз справа и ближе.

— Почему пластуны молчат? Уснули? Пристрелить мерзавца, меч реквизировать! — Галицын, сжав рукоять револьвера, рванулся на выход. Тут плазменная дуга рассекла воздух в нескольких шагах от него, срубив голову очередному казаку, и князь открыл стрельбу на вспышку, целясь в размытую тёмную фигуру на уровне груди.

Вспыхнули разом над резиденцией осветительные ракеты, зарокотал пулемёт, взрывая фонтанчики мёрзлой земли. Разведчики-пластуны открыли беглый огонь из-за кустов, но попасть не могли — Левин, вернее, то существо, что ещё совсем недавно было Левиным, двигалось по освещённой территории, вращаясь вокруг своей оси, как в убыстренной киносъёмке, и напоминало скорее смерч, чем человеческую фигуру. Со стороны казалось, что у берсерка как минимум восемь рук, вооружённых ужасными огненными клинками, и пули, от которых не успевал уклониться, он отбивал ударами плазменного меча, при этом двигаясь по кругу от одной казачьей засады до другой, и неумолимо разя всё живое на своём пути.

Почуяв, что дело не выгорит, оставшиеся в живых станичники, побросав карабины, кинулись из-за кустов врассыпную. Осветительные ракеты догорели, а у пулемётчика то ли кончилась лента, то ли переклинило в голове от увиденного — так или иначе, территория Рябиновки вновь погрузилась во тьму и безмолвие, нарушаемое лишь стонами раненых.

Князь Григорий, сидевший на земле, прислонясь спиной к сырой кирпичной кладке часовни, тщетно пытался различить взглядом в темноте фигуру врага. В первые секунды из-за шока он не почувствовал боли, и лишь с удивлением констатировал, что на месте отрубленной левой кисти из его рукава торчит обожжённая культя.

Первый удар Бубна в наступившей тишине прозвучал гулко и грозно. Галицын выстрелил на звук — револьвер дал осечку, и князь замер, заворожённо вслушиваясь в набирающий силу рокот Амбы Шаман Энлиля. Зелёные всполохи ослепили его, и он скорее почувствовал, чем увидел фигуру Исаева, метнувшуюся через поляну в сторону главного здания…

Потом сзади, со стороны леса, в ритм Бубна вплёлся приближающийся перестук железнодорожного состава по стыкам рельсов, и басовитый гудок паровоза разорвал ночь.

— Что за чёрт! В сторону Вятки пути разобраны — куда они едут?

Из часовни, шатаясь, вышел Свинтидзе с залитым кровью лицом — перед побегом Блюмкин коварно отключил его ударом головой в нос.

— В любом случае, важней не куда, а откуда, князь. Впрочем, и это не важно. Идёмте. Боже мой, надо скорей перевязать вам руку…

Сквозь просветы между деревьями Галицын, морщась от боли и отчаяния, различил мелькание угловатой громады бронепоезда, ощетинившейся орудийными калибрами. Вдоль борта чётко читалась надпись: «Кратким курсом!»

И если бы князь мог разглядеть хищно улыбающееся усатое лицо в будке машиниста, настроения ему это бы вряд ли прибавило.

— Так говоришь, меня в вашем Рейхе в 1982-м году заживо сожгли? — усмехнулся в пушистую бороду дед Коля.

— Всех скоморохов согнали в барак — и огнемётом… — подтвердила фрау Грета — старуха с величавой осанкой, тайком утирая слезу. — Окончательное решение славянского вопроса… Ты мог уйти с Дерендяем, но не захотел, остался со своими. Меня, как немку, тогда забрали в московское Вольфшанце реанимировать Еву Браун, и я ничего не знала…

— Ну, хоть удостоился огненного погребения, и на том слава Роду… — развёл руками дед. — Мелочь, а приятно.

— А меня в вашей в Совдепии, надо думать, ещё раньше порешили? — лукавая искорка вспыхнула в голубых глазах целительницы. — Колись уже, старый пень, как ты там жену не уберёг.

— Я в Ленинград хлебные обозы водил, — буркнул дед, — когда всех вятских немцев угнали в Забайкалье. Приказ Сталина… Состав замёрз на перегоне, никто живой не доехал…

Старички помолчали.

— А я ведь всегда знала, что мы с тобой свидимся, Николаша… Жаль, ненадолго. А может, останешься?

— Вот же бабы! — сердито отвернулся мазык. — Пойми ты, дурья башка — там какая-никакая, а Россия. А здесь что? Тьфу! Паства святого Адольфа… Сама их лечи… Пойдём лучше, глянешь на мою Катерину.