Виталий Останин - Пророк

Он был постарше Игната, поэтому первой я начал искать именно его нить. Рассуждал так: если доминиканцы собираются устроить силами супериоров ещё одну провокацию, то совсем уж детей на такое задание посылать не станут. А рыжему было лет девятнадцать на вид.

Нить его оказалась цвета желтоватой дорожной пыли. Советы Экхарта не прошли даром – теперь, прежде чем очертя голову входить в поток человека, я тщательнейшим образом изучал его на предмет ловушек. Немец в этом здорово поднаторел, и его опыт мне очень помог, когда я выстраивал плетение по Китаю. По меньшей мере два человека, через которых я намеревался осуществлять воздействие, находились “под колпаком”, то есть – приоритетным наблюдением католических пророков.

Парень был чист. Никакой защиты: ни пророческой, ни артефактной. А ведь должен бы. Не может быть, что Доминик не предусмотрел моего интереса к его воспитанникам – не настолько он мне доверяет. Точнее, даже так – он не мог мне доверять на уровне десятилетиями выработанных привычек. Или я опять с режимом паранойи переборщил? Не мог же магистр окружить защитой такое количество людей. Сам закрылся, это понятно, но чтобы всех своих “птенцов” прикрыть… Должны же быть какие-то пределы у бюджета ордена!

Заякорившись рядом с нитью – ещё один урок от Экхарта, позволяющий быстро выйти из нити, если там встретится угроза – я нырнул внутрь.

“Пока всё идёт нормально! – подлетая к свече, произнёс мотылёк”.

И всё же… Ютубовская панель была на месте, но плитки “роликов” не стояли на месте, а словно бы играли в тетрис. Стоит сосредоточится на одном, как он уходил в сторону, сменяясь другим. Ну, ясно. Защита у мальчика всё-таки имелась. Вязкая её форма, которая не столько скрывала содержимое его жизни, сколько запутывала. Заставляло тратить время, следя за бегающими прямоугольниками записей. Артефакт магистра работал схожим образом – рассеивал внимание, запутывал, сбивал с толку и спамил атакой образов, где он истово молился перед алтарем.

В случае с рыжим, это был не модум. Артефакт оставляет некое едва уловимое осознание искусственности, словно ты сталкиваешься с деятельностью машины. Как при взгляде на ров можно сказать, чем он сделан: десятком солдатиков из стройбата или экскаватором. А парень из коммуны пользовался лопатой… тьфу ты! – некой техникой. Не удивлюсь, если на базе её и артефакт Доминика клепали.

Так, ладно. Ожидаемо, в принципе. Даже хорошо, что защита есть – это уже кое-что говорит о намерениях магистра. Не просто так мальчиков отправили на экскурсию в Прагу. Попробуем зайти с другой стороны. Если “ролики” сбегают от фокуса, значит не нужно пристально на них смотреть. Логично?

Сказать, конечно, легче чем сделать, но я всё же попытался. Расфокусировал взгляд, стёр из мыслей желание чего бы то ни было. Как человек, сидящий на берегу реки и глядящий на воду. Плавное течение волн, шелест гальки, выкрики птиц, шум листвы за спиной. Меня ничто не интересовало, я лишь созерцатель, пришедший избавится от груза мыслей. Мне ничего не нужно, река сама определит важное и принесёт к моим ногам…

Состояние близкое к медитации так захватило меня, что я едва не пропустил первый образ, который выскочил из потока беспорядочно сменяющих друг друга “роликов”. И, вероятно, пропустил бы его, если бы не узнал лицо Куавы. Расслабленность сняло ушатом холодной воды за воротник. Что делает инка в нити супериора? Они даже знать друг о друге не должны!

Я не стал больше ничего выискивать в нити рыжего, вышел к якорю, а потом и вовсе вынырнул из поля. Поднялся с пола, пересел на кресло, ещё хранящее тепло тела Челии, и крепко так задумался.

Инку я не видел ещё ни разу после того, как переехал в предместья Рима. Строго говоря, пока она была не нужна, и я удовлетворился заверениями Доминика о том, что девушка находится в надежном месте, а если она мне понадобиться – её тут же привезут. Я тогда решил, что не стоит проявлять к ней слишком явный интерес, незачем лишний раз возбуждать подозрительность магистра. Убедился, что она в порядке, разок зайдя в её нить, и на том успокоился. А потом и вовсе забыл о её существовании. Дела-дела, интриги и плетения. Мир, опять же, надо было спасать.

Если быть с собой честным, девчонка стала ключом к моему спасению. Без её базовых знаний я бы до сих пор на месте топтался. А я её просто отложил в сторону, как использованный инструмент, и выбросил из головы. Нехорошо, товарищ Ткач. Не по-людски это.

Но вместо того, чтобы долгое время посыпать волосы пеплом, как сделал бы прежний, непоследовательный раздолбай Антошин, я нырнул в поле и мигом нашел её нить. Копаться в потоке рыжего смысла не было, только время терять. Но если инка с ним каким-то образом связана, я узнаю об этом у неё.

Её никто не планировал закрывать – девчонка не владела никакой важной информацией, да и не знал про неё никто, кроме доминиканцев. Поэтому я без труда развернул панель с роликами и принялся просматривать их. Прошлое, прошлое, настоящее – Куава с хмурым лицом смотрит на монаха, который задает ей вопросы. Не то, не то, не то. Ближайшее будущее, завтра, хотя нет, вон календарь на стене – послезавтра. Ещё один допрос. Её не ломают, не пытают огнём и железом, просто безостановочно задают по кругу одни и те же вопросы.

А она отвечает. Не встреть она меня, не получи надежду на спасение, которое ей опрометчиво пообещал один неопытный пророк, она бы замкнулась в себе и тихонько умерла от голода. Ненавидя своих тюремщиков и проклиная Ткача-предателя. Но сейчас она мыслит иначе, сейчас она верит в то, что противника можно переиграть. И она выдает им малозначительную информацию, следит тщательно, чтобы на повторяющихся допросах не сболтнуть лишнего, и ждёт. Меня ждёт.

И тут выяснилось, что от прежнего пресс-секретаря во мне осталось ещё очень много – чтобы я там себе не навоображал. Меня накрыло такой волной стыда, почти материального, рвущего на части и не дающего сосредоточится.

Она в меня верила! Как в собрата, как в единственного человека, родного ей по крови и духу! Она ждала меня и не собиралась сдаваться! А я про неё просто забыл! Просто забыл! Это даже хуже, чем предательство!

Лицо рыжего, эти его смешные уши, мелькнули перед мои внутренним взором, когда я продолжал, с внезапно появившимся остервенением, бичевать себя. И тут же чувство вины ушло, вытесненное холодной логикой настоящего Ткача.

Жертва. Вот какое будущее уготовили католики моей – моей? моей! – инке. Девчонку убьют, когда посчитают, что выдоили из неё всё. А произойдёт это совсем скоро – она ведь упрямо, сто раз повторяет одно и тоже. Очень скоро. Быстро проведя “триангуляцию”, я выяснил точную дату – пятый день, считая с завтрашнего. Произойдёт это в Праге, на ступенях герцогской академии изобразительного искусства…