Виталий Останин - Пророк

Вторым рисунком был череп.

Тогда три последних послания Игоря и сложились в один очень чёткий и недвусмысленный приказ. Пророк требовал казнить немцев, живущих в княжеской гостинице.

И вот тут решимость следователя дала сбой. Не те это были игры, в которые стоило бы играть не самого высокого ранга дворянину. Самое время было идти на поклон к Пояркову. Сразу появились сомнения – Антошин ли слал эти сообщения? Может быть их отправляли паписты, затеявшие какую-то свою игру? Игоря, в конце концов, могли просто заставить.

“Ну да! За два месяца его не смогли сломить, а теперь у них вдруг вышло!”

“Предел прочности есть у всех! Иначе, зачем ему сперва спасать немецкого пророка, а потом приказывать его убить?”

После непродолжительного диалога в голове, Самойлов решил всё же сделать ставку на Игоря. Не в первый раз, если уж на то пошло! Раньше чутьё в отношении иномирянина не подводило Глеба. Да и факты – вещь упрямая. Отправить приказ таким дурацким шифром мог только один человек – это было абсолютно в его духе. Если бы его принудили паписты, сообщения были бы написаны словами, а не символами. Эти же игры в шарады… Слишком сложно, слишком… ребячески. Да, именно ребячески! Только Антошин с его странным чувством юмора мог так поступить.

Последней гирькой на весах принятия решения стали личности приговоренных. Самойлов считал себя законником, а Экхарт с его ручным душителем действительно заслуживали смерти. Просто с точки зрения неотвратимости воздаяния: какими бы они не были союзниками сейчас, трупов за собой они оставили достаточно. И были достаточно опасны, чтобы держать их рядом. Зная, как мыслят политики, Глеб был убеждён, что Поярков оставит немцев в живых. Посадит их на максимально короткий поводок, но оставит при себе – в битве меч не отбрасывают и о том, что раньше он лил кровь твоих друзей, не задумываются.

Что до причин такого странного приказа… Судя по тому, что творилось сейчас на вершине пищевой пирамиды, пророк готовился к прибытию домой. И избавлялся от возможных конкурентов. Скорее всего так.

Моральных терзаний – ах, от меня потребовали убить человека! – Самойлов не испытывал. Как и не опасался гнева Благовещенского князя – он ведь рано или поздно узнает чьими руками приводился в исполнение приговор. Но с этим будет разбираться Игорь, когда вернётся, главное – пережить первые минуты монаршего гнева. А вот тот факт, что знакомый ему добродушный увалень и, по правде сказать, легкомысленный раздолбай, отдал такой приказ – это удивляло. И не сказать, что приятно. Кем он стал в плену у католиков?

Однако приняв окончательное решение, Глеб отбросил все несущественные мысли и сосредоточился на деле. В первую очередь, он взвесил собственные шансы на выполнении задания и признал их ничтожными. Одарённым он был слабеньким, а убить требовалось не какого-то Потрошителя, а пророка и его подручного видящего. То есть, двух людей, один из которых может получать видения из информационного поля, а другой – знать будущее на несколько десятков секунд вперёд.

И если с Экхартом кое-какой шанс имелся – Игорь, в частности, упоминал, что собственное будущее ему недоступно, то против иезуита по имени Стефан не помог бы и стрелковый комплекс. Из новомодных, почти полностью автоматизированных и имеющих модум на рассеивание агрессии.

С видящим – да, было сложно. Дар его был из редких, и как подловить такого монстра, Глеб не представлял. Хотя с виду никакой особенной силы в подручном Экхарта не чувствовалось. Самойлов уже свёл с ним знакомство.

Маленький человечек, невзрачный, как занавеска в дешёвой гостинице – про него невозможно было подумать, что он способен голыми руками удушить боевого мага. А именно это Стефан и сделал в Гуанчжоу. Пришёл на несколько минут раньше их на склад, вырубил охрану и легко, словно слепого котёнка, придавил сильного одарённого. После чего ещё и отволок его подальше от охраняемых им капсул, как бы демонстрируя своё пренебрежение.

Убийство хабаровского учёного тоже было делом его рук. А охраняли того по высшему разряду: маги, охранные системы… Внешность бывает очень обманчивой.

Кстати, мотивы этого преступления оставались для следователя загадкой, хотя он и провёл много часов, пытаясь понять их. Первое, что он сделал, встретившись с беглецами, спросил об этом.

Видящий вопрос проигнорировал, давая понять, что никто вокруг значения не имеет, кроме его господина. А вот Экхарт с обезоруживающей прямотой сообщил, что убив физика, Стефан спас от ужасной смерти несколько десятков тысяч человек. Пророк что-то говорил о ватиканских фракциях, одна из которых стремилась дискредитировать науку, о саботажниках, внедрённых в окружение профессора. О том, что испытания на полигоне должны были вырваться из под контроля и слизнуть неугасимым пламенем пригороды Хабаровска. И, разумеется, о том, что других вариантов не имелось.

Самойлов почему-то не слишком вслушивался в объяснения немца, который в тот момент уже перешёл к описаниям последствий взрыва. Его мало интересовала агрессивная кампания в прессе, которую, по словам пророка, уже были готовы развернуть “зелёные”. Не волновал его и запрет на международном уровне “бесконтрольных опытов с неуправляемыми энергиями”. Зато он очень хорошо запомнил фразу, которую равнодушно обронил видящий, заполнив ею паузу в эмоциональном рассказе Экхарта.

– Тело – лишь сосуд. Душа – бессмертна.

И почему-то его слова взбесили следователя. Вроде бы, ну что такого он сказал, чего Глеб не слышал уже тысячи раз от попов? Но те, с разной степенью искренности служившие Творцу, имели право на подобные высказывания. А убийца – нет.

Самоуверенный, считающий себя неуязвимым, иезуит был орудием, которому очень нравилось то, как его используют. Влюблённый в свою работу топор палача. Но его действительно было непросто достать.

И Самойлов передал заказ триаде. Вместе с солидной суммой со специального счёта, к которому имел доступ, и материалами дела, которое вёл в Хабаровске. Исполнители должны были отчётливо понимать, какого зверя им поручили затравить.

Уже к вечеру он получил подтверждение заказа. А через три дня, ровно в назначенное время, принял и сообщение о его исполнении. Минцы не зря брали огромные деньги за работу.

“Ну что же, Игорь Сергеевич, свою часть работы я выполнил,” – подумал следователь, усаживаясь за руль. Порыв ледяного ветра последний раз лизнул лицо и помчался задирать других прохожих. В салоне было прохладно – хотя “Москвич” простоял на улице каких-то десять минут, панель приборов уже смущённо мигала датчиком остывшего двигателя. Минус тридцать два плюс ветер – воистину, лишь имея машину, человек мог примириться с дальневосточной зимой.