Виталий Останин - Пророк

Потом я притронулся к его лицу рукой, и он вздрогнул. Миг спустя пошатнулся, как старое дерево, у комля которого визжала пила, и упал бы, кабы я, выполняя обещание, не подхватил его.

Князь даже не шевельнулся. Смотрел на меня, не мигая, и ждал. Облегчения или ещё какой-то эмоции на его лице не появилось, когда Нарышкин открыл глаза и высвободился от моей поддержки.

– Выслушай парня, Саша, – слегка охрипшим голосом произнёс он. Осмотрелся по сторонам, приметил стул и уселся на него с видимым облегчением. Меньше чем за минуту он состарился лет на десять. Но это должно было пройти через какое-то время. Так оно и бывает, когда поглощаешь без привычки огромные пакеты информации.

– Что он показал? – Бестужев был либо лучшим игроком в покер из всех, кого я знал, либо же имел знакомство с магией такого рода. Он, похоже, понял, что именно я сделал. Паписты же обладали усечённой версией “слияния”. Так, например, отец Доминик учил меня латыни.

– Будущее. Выслушай его.

Князь кивнул, указал мне на стул и принялся застегивать запонки. Вероятность, в которой он убивает меня, стремительно истончилась и исчезла.

Мой рассказ занял не более десяти минут. У меня было достаточно времени, чтобы подготовиться и заучить сжатый, но очень эмоциональный пресс-релиз. Бестужев слушал внимательно, вопросов не задавал и каких-либо эмоций не проявлял. Сидел себе, крутил запонку на манжете и молчал. Казалось даже, что мой рассказ, в котором княжеству Московскому осталось от силы пару лет, нисколько его не трогает.

– Если выхода нет и Ватикан так хорошо всё спланировал, зачем ты пришёл ко мне?

И куда девалось отстранённо-аристократическое “вы”? Проняло князюшку, хотя он и не подаёт вида. Да кого угодно проняло бы, так что я не в обиде.

– Потому что не настолько хорошо католики всё спланировали, и выход есть.

– Говори.

А вот тут стоит его немного на место поставить. Во имя будущего сотрудничества и общего блага. А то ещё решит с перепугу, что он ведёт в этом танце.

– Или оба на ты, или на вы. Пожалуйста.

Завис он, пожалуй, секунд на десять. То есть, выражение лица не изменилось, но в глазах появилось что-то, что я назвал бы оторопью. У него в голове не могло уложиться, что ему дерзят. Показывают, что между ним и каким-то тридцатилетним мальчишкой, пусть бы и пророком, можно поставить знак равенства.

Но он не стал бы тем, кем уже являлся, если бы не умел держать удар. И мой, прямо скажем, не такой уж и сильный был. Просто неожиданный. Булыжник изобразил улыбку. Несколько непривычную, а оттого слегка пугающую.

– Можешь обращаться ко мне на ты…

– Разумеется, никакого панибратства, Александр Викторович, ты же мне в отцы годишься, – закончил я за него. – А выход вот какой. Надо создать империю. Причём, быстро. Примерно за год.

Нарышкин к этому времени пришёл в себя, бледность уже покинула его лицо, и он подсел к нам поближе.

– Какую империю? – спросил он с иронией.

– Обычную империю. Огромную. Сильную. Страшную. С которой никто не захочет связываться, потому что дразнить динозавра – не тоже самое, что дёргать за усы пару десятков львов. Чем сейчас и занимается Ватикан.

– Ты хочешь сказать, что католики играют на нашей разобщённости? И если лишить их привычного инструмента, они ничего не смогут сделать?

– О, кое-что они всё же смогут сделать. Но да. Того, что я показал Максимилиану Антоновичу, не случится только в одном случае. Если территория русских княжеств станет одной страной. Там есть ещё нюансы с Мин и Маньчжурией, но это можно и позже обсудить.

На пару минут мы замолчали. Они думали, я ждал. Нервное возбуждение, на котором я вытащил всю эту беседу, понемногу отпускало, замещая уверенность сомнениями. Я не стал давать им укорениться и прорасти, шикнул, и они отошли в сторонку. До времени.

Как разрушить планы католиков и остаться при этом в живых, мне – вот ведь парадокс – подсказал именно магистр ордена Псов Господних. Его размышления о неизбежности глобализации и натолкнули меня на мысль о том, в каком направлении следует работать. Детали я уже продумывал сам.

– Род мой этой цели добивается уже третий век, – нарушил тишину Бестужев. – Всё, чего достиг – контроль близлежащих княжеств. Но и тем прямого приказа отдать не можем – приходится всё обставлять так, словно у того же Смоленска есть свобода. И вот появляешься ты, Игорь, и говоришь, что сделать это нужно, причём в кратчайшие сроки. Подразумевая, что сделать это можно. Опустим моё естественное недоверие – ты сегодня смог меня убедить. Но один вопрос – как? Как за год сделать то, что моим предкам не удавалось сделать поколениями?

– Во-первых, если быть точным, то не за год, а за восемь месяцев. А во-вторых, я думаю использовать методы Ватикана. Более того, использовать их же план. Но слегка его подредактировав.

– Я периодически теряю нить нашей беседы, – светлые брови князя сошлись к переносице, продемонстрировав лёгкое раздражение. – Ты говоришь о том, чтобы развязать войну?

– Да. Маленький, кровавый, но управляемый конфликт. Желательно с применением царского дара. Одна небольшая Пустошь – не слишком высокая цена за единое государство от Балтики до Тихого океана.

– Где?

Как в том анекдоте про Сталина, который предложил перекрасить Мавзолей в зелёный цвет, а Госдуму расстрелять, Бестужева тоже интересовал лишь ответ на первый вопрос.

– Литовское княжество.

По лицам мужчин было видно, что они хотят меня убить. Вот прямо сейчас, не взирая на последствия. Я заметил, что с некоторых пор стал вызывать такие чувства всё чаще. Со стороны могло показаться, что я намеренно издеваюсь над собеседниками, но, клянусь, это не так.

Дело в том, что в большинстве случаев я просто не мог выразить словами всё, что видел в поле. Ответ на каждый вопрос требовал от меня написать книгу размером с “Войну и мир”, чтобы учесть все переменные и косвенные связи различных событий, происходящих по всему миру. А мои сжатые реплики собеседники принимали за тонкую форму издевательства. Ну правда, со стороны если посмотреть: приходит пророк, говорит, что с удара Москвы по Литве начнётся большая война, а после этого предлагает ударить по Литве. Где, блин, логика?

А с другой стороны, как им нарисовать кривую событий, которые предшествовали этому событию и будут проистекать из него? Описать все вносимые мной изменения, каждый телефонный звонок, встречу, поступки незначительных, с точки зрения высокой политики, людей? Как доказать, что одна фраза, вовремя сказанная одному человеку, может не дать войне разгореться в мировой пожар.

– Жертвы, конечно, неизбежны. Но сотня человек – ничто, в сравнении с тем, что будет, если мы этого не сделаем.