Владимир Поселягин - Спец [litres (исправленная версия)]

По большому счёту встречаться с ними я снова не хотел категорически, так как за весь день так строил разговор, что, говоря фактически правду, ни разу фамилию свою не назвал. А тут подъеду, сразу потребуют предстать пред генеральские очи, и придётся инкогнито своё раскрывать, однако танк без снарядов – это просто большая мишень, так что я махнул рукой на свою маскировку, никуда не денешься, надо поделиться боеприпасами. Пришлось с места командира, всё это на ходу, перебираться на место мехвода. Шишек бы набил, если бы не шлемофон и телогрейка.

Подкатив к дороге, я развернулся и подъехал к танку того неизвестного лейтенанта, встав бок о бок. Открыв передний люк, я даже выбраться не успел, как подскочившие бойцы-кавалеристы выдернули меня и давай подбрасывать в воздух, крича что-то невнятное. Танкисты из соседнего танка присоединились к ним. С трудом, но мне удалось их успокоить и уговорить поставить на ноги. Ещё нога снова разболелась, руками хватались за неё.

– Во, лейтенант, – широким жестом указал я на трофейный танк. – Дарю. Махнул не глядя. Боеукладка полная, перекидывай часть снарядов в свою машину и сформируй экипаж.

– Спасибо, чертяка, – крепко обнял он меня и сразу стал командовать.

Пока его мехвод осматривал подаренную машину, остальные трое танкистов с парой бойцов стали перекидывать снаряды из танка в танк. Ещё и топливо собирались перелить, их тридцатьчетвёрка почти обсохла. А один из окруживших меня бойцов вдруг спросил:

– Товарищ, а что это такое – махнул не глядя?

– О, вы что, не знаете этой игры? У нас в 4-й армии Западного фронта она была очень популярна. Играется так: один предлагает другому обменяться. Мол, махнём. Если тот соглашается, оба отворачиваются и вкладывают в руки то, что хотят обменять, не нравится или надоело. Бывало, что меняли трофейные пистолеты, фотоаппараты, вроде даже трофейный мотоцикл махнули. Хотя и фантики или игрушки были. Главное – вернуть обратно нельзя, только на махнём. Играющие до последнего момента не знали, что им попадёт. Давай попробуем наглядно, боец. Ну что, махнём?

– Махнём, – улыбнулся тот.

– Отвернись.

Мы отвернулись, я снял с руки часы и сжал в кулаке, после чего повернулся и спросил:

– Ну что, меняемся?

Что может быть у простого бойца? Так что я не надеялся получить что-то ценное, а ему часы пригодятся. У меня ещё есть, ха, несколько сотен. Бойцы внимательно смотрели за нашими действиями и видели, кто что выбрал, у некоторых замелькали улыбки. Мы передали вещи друг другу и с интересом стали изучать, что получили. Мне достался неплохой, но всё же простой кинжал, а тот с интересом крутил в руках часы. Кто-то из бойцов смеялся, кто-то поздравлял, но вроде всем понравилось. Я жалею, что раньше ещё на батарее игру не завёл, а тут, надеюсь, разойдётся.

Кстати, к нам направлялась большая группа всадников, там и генерал был, по папахе видно. И когда они подъехали, генерал молодцевато соскочил с коня и приказал мне:

– Доложитесь.

– Лейтенант в отставке Крайнов, комиссован по ранению. Входил в рейдовую бронегруппу «команды инвалидов». Единственный остался в живых.

– Командование о вас не знает.

– Формирование шло частным образом, добровольцы помогали. Я там точно не знаю, в последний момент присоединился к группе, но командовал нами майор Васечкин, танкист. Он в одной из самоходок сгорел, дальше командование принял я.

– Ясно, – кивнул генерал и, осмотревшись, сказал:

– Времени задерживаться нет, нужно немедленно уходить. Как я понял, вы изрядно расчистили нам путь и немцы не смогли пока заткнуть дыру. Нужно воспользоваться этим. Что вы успели сделать?

– Сначала на передовой окопы на километр очистили, там стрелковый полк их занял. Потом штаб немецко-о пехотного полка уничтожили, с усилением и гаубичной батареей. Резерв полка также нам попался, ещё резерв корпуса в виде батальона на машинах с бронетехникой. Раскатали их. Ещё сняли наблюдателей на высотках, корректировщиков и здесь, в городе, постреляли и на станции. Это всё.

– Уже за одно это к высшей награде представить можно. Причём всех. Пройдёмте к машине, лейтенант, там всё опишете.

Это мне не понравилось, я предпочёл бы в другое место пристроиться, а потом свалить и дальше по тылам гулять, но эти явно не отпустят.

Танкисты в группе были, экипаж набрали, так что оба танка двинули впереди, потом кавалерия, то, что осталось после городских боёв, и трофейные машины. С два десятка набрать смогли и один броневик, который замыкал колонну. Меня пригласили в штабной автобус. Свободных лошадей взяли на привязь.

Зам. генерала в звании майора, я по шпалам смотрел, хотя они тут свои звания имели, есаул и всё такое, стал записывать за мной. Что и как делали и примерное количество потерь со стороны немцев. По пути я попросил остановиться, мол, мы рядом с дорогой спрятали собранные с немцев документы. Сходив на обочину и сделав вид, что в снегу швыряюсь, я действительно вернулся с двумя сидорами, полными немецкими документами. Двое командиров сразу стали их осматривать и составлять списки.

Сбив лёгкий заслон, мы добрались до передовой, где удар был с двух сторон, подготовились. Прорвав оборону, мы перебрались к нашим. Это произошло уже ближе к полуночи.

Тут в темноте, отойдя до ветру, я и ушёл. Вроде встряхнулся, можно и домой. Конечно, этот рейд не на пять дней получился, как я планировал, но устал так, что на ходу засыпал. Вытащив тот же броневик, я погнал на максимальной скорости обратно к Москве. Трижды по полю объезжал посты. Москва была перекрыта, на ночь всегда так делают, так что, объехав, всё так же стараясь не попасть в засады и засеки, и заехав на нужную улицу, я подъехал к своему дому. Убрал броневик и стал стучаться в ворота. Сканер показал, что дома и Анна, и Дарья, в одной постели спят. Я мог бы и сам открыть, но лучше пусть меня впустят, чтобы вопросов избежать, как в закрытый дом попал. Не сразу, но Аня всё же вышла на крыльцо и, узнав, кто стучится, радостно взвизгнув, побежала ко мне. Открывая калитку, спросила:

– Тебя не пустили на войну? – И почти сразу отшатнулась.

Было темно, и меня она опознала по голосу, а такая реакция была от запаха, который шёл от меня, запаха гари, сгоревшего пороха и крови. Пришлось объяснять:

– Пустили. Повоевали уже. Нет больше нашей «команды инвалидов». Я единственный остался в живых.

Мы прошли в дом, и Аня снова охнула: мой вид был красноречивее слов – телогрейка обгоревшая, вата торчала, шлемофон выглядел не лучше. Снимая одежду, я попросил её:

– Шею мне посмотри. В танке горел, опалило немного. Ещё бы помыться, но это завтра, сейчас сил нет, полностью выложился.

Аня принесла аптечку и, устроив меня на табурете, глотая слёзы, стала обрабатывать раны. Даже ещё ожоги нашла. А все вонючие тряпки, пахнущие гарью, в сени выкинула, чтобы дома запаха не было. А потом мы устроились на кровати Дарьи, которая на нашем супружеском ложе почивала, так и не проснувшись, и я сразу вырубился, настолько был измотан.