Владимир Поселягин - Спец [litres (исправленная версия)]

Дали разрешение, взлёт прошёл хорошо, и я стал уходить в сторону. Обычно над этим полем на окраине Москвы лётчики набирают высоту. Я не торопился и за десять минут поднялся на девять тысяч, а, надо сказать, это уже потолок этой машины, однако я продолжил поднимать её. Полковник за спиной изредка спрашивал высоту, на двенадцати тысячах он приказал продолжить подъём. Тринадцать тысяч, четырнадцать, дальше даже мне было тяжело на этой машине, на МиГе я бы и выше поднялся. Тут я заметил, что полковник подозрительно молчит, пару раз я позвал его, но ответа не получил. Расстегнув ремни, я перегнулся и потряс его за плечо. Комдив что-то забормотал, было ясно, что он в полубессознательном состоянии. Поэтому я стал экстренно спускать машину. На десяти тысячах он пришёл в себя и уже нормально стал говорить. Мы ещё немного погоняли самолёт, снова поднимаясь на высоту, но в этот раз на двенадцать километров, и стали садиться. А я, кстати, сканером обнаружил, почему комдив сознание потерял: у него шланг воздух травил, перетёрся на сгибе, вот и не хватило ему. А вот и полоса. Зашёл я красиво и не менее красиво сел, быть идеальным – так быть идеальным во всём. Докатившись до конца полосы, где ждал экипаж этой машины и механики, я заглушил двигатели и докатился на них, используя остаточную скорость. Ну вот и всё. Чуть в стороне стояло несколько легковых машин, которые подъехали, и из салонов вышли люди. Не обращая на нас внимания, они стали осматривать самолёт. Работали со знанием дела, но были в гражданской одежде.

– Из конструкторского бюро Петлякова, – пояснил на мой вопросительный взгляд выбравшийся наружу комдив. – Кстати, на какую высоту мы поднялись?

– Четырнадцать сто. Дальше пришлось экстренно снижаться, когда вы сознание потеряли. Но думаю, больше я не поднялся бы. На МиГе смогу, а этот тяжёлый для этого.

– Но это невозможно, – сказал один из гражданских, который слушал нас, пока мы у самолёта снимали комбинезоны, а комдив ещё и унты. – Не-воз-мож-но!

– По крайней мере, мы выяснили, что тут дело не в машинах, – сказал комдив и кивнул на меня: – Вот он невозможное совершает. А сейчас самолёт заправить и отправить в небо, проверим, на какую высоту поднимет его собственный экипаж. А Крайнова к врачам, пусть хоть вытряхнут его, но скажут, что с ним не так и в чём тут дело. Что-то же должно быть!

В час ночи меня сдёрнули с койки. Тревога, немцы летят. Я тут же стал суматошно одеваться и, когда закончил, следом за остальными выбежав из здания общежития, вскочил в отъезжающую полуторку. На подножках все места были заняты, и меня затащили в кузов, благо задний борт был открыт. И водитель погнал машину в сторону стоянок, где механики уже ожидали лётчиков. Вчера день всё же тяжёлый был, и не полёт, а встреча с так называемыми коллегами-врачами. Убил бы гадов, да не поймут. В общем, до вечера надо мной измывались, даже рентгеном просветили, дважды пытались, но я не дался, и ничего не нашли, сказали, что здоровье идеальное, даже нога более-менее. Правда, кость хрупковата. Я всё же смог амулетом подправить снимок, и были видны повреждения кости, чего на самом деле уже не было. А то раскрыли бы. Ладно, отбился, да толком отдохнуть не дали. Всего пять часов поспал.

На стоянке уже был Иванов, отдавал команды, его голос не спутаешь. Немцы шли общей группой. Высотники и бомбардировщики. Иванов распределил роли так: они берут основную группу бомбардировщиков, благо высота позволяет, десять тысяч метров, выше подняться не могут, это их потолок, а я работаю, как всегда, по высотникам. Первыми поднимаются две эскадрильи, а третья чуть позже. Мы разбежались по машинам и стали выкатывать аппараты на взлётную полосу. Я взлетел после первой эскадрильи перед второй. Поднимаясь на высоту, идя упорно вверх и держась от звеньев других машин подальше, я полетел в сторону немцев. Кроме нас, были видны другие наши истребители. От города, перекрытого аэростатами заграждения, мы держались подальше. И, поднимаясь, я размышлял. Вчерашний мой экспромт в кабинете комкора пока остался без последствий, служу, летаю, но всяко может быть. Как говорят в Советском Союзе, неприкасаемых не бывает. Так что рано или поздно за эту историю мне ещё попадёт. Пока не знаю как, но отыграются. Сейчас, может, и не тронут, понимают мою ценность, но никто не помешает это сделать, когда я уже не буду нужен, то есть после войны. Пусть попробуют!

Я поднялся до тринадцати тысяч и продолжал набирать высоту. Маски на лице не было, потом спущу воздух из баллонов, а так она только мешает, амулет справляется с этой работой лучше. А вот и немцы, три группы по десять бомбардировщиков «Хейнкель-111» в модификации высотников, но больше чем на десять тысяч те не поднимаются. А выше и чуть в стороне летело восемь «Юнкерсов-86», а в сторонке, заметно отстав, два разведчика той же модели. Все высотники шли на четырнадцати тысячах километров. Думаю, разведчиков отправили отследить, если вдруг нападения на них последуют, и зафиксировать это. То есть если нападут на ту восьмёрку. Вероятно, будут делать снимки на специальную фотоплёнку для ночной съёмки. В этот раз никого отпускать я не собирался, высотники вернуться не должны, и сейчас ночь, это не день, когда с мессерами дерёшься. Приходилось магию использовать по немцам, в которых в данный момент стреляешь. А то не поймут, разом все вспыхнули и на землю рухнули. Маскировался я. А тут никто не мешает мне повеселиться.

Я подошёл к замыкающему высотнику, и тот задёргался: ночь светла, как по заказу, и, видимо, немцам обо мне передали их товарищи с разведчиков, которые меня рассмотрели. Да поздно. Я расстрелял кабину, и, вращаясь, самолёт стал падать. Сообщить об этом деле я не мог, рацию мне так и не поставили, хотя заявку я дал. После этого, обстреливая другие высотники, я «руками» сломал им крылья, и, вращаясь, оставшаяся семёрка стала падать. Мне они неинтересны, и время на них тратить я не хотел, а развернулся к разведчикам, которые ещё не поняли, что произошло, и, сблизившись с одним на километр, убил пилота и трёх наблюдателей, просто задушил, и взял управление разведчиком на себя. Такой модификации этого высотника у меня не было, а я планировал его заполучить, причём в двух экземплярах. Для того я те восемь так быстро и сбил, чтобы, управляя обоими трофеями, это новый опыт, совершить ими посадку, так же и МиГ посадить, потом тела немцев прочь, самолёты в хранилище, и вылетаю на базу.

Я никак не мог найти место, где бы мог сесть без свидетелей, и летел пока на высоте. Я не о площадке, это не проблема, просто в воздухе довольно много было наших истребителей, никак не ожидал, что у Москвы столько «ночников» базируется. Однако, уведя трофеи в сторону, стал спускаться и посадил одновременно оба разведчика, потом сам сел. Раздел немцев, все трофеи – в кабины, а самолёты – в хранилище. Немцев бросил обнажёнными. Вернувшись в свой истребитель, я поднялся в воздушное пространство и, набирая высоту, подлетел к Москве, там виднелись пожары, значит, кто-то прорвался, и уже через пятнадцать минут заходил на посадку. Да и боезапаса у меня не осталось, всё расстрелял. А когда я подгонял машину к укрытию, меня там встретил улыбающийся Никита. Помогая вылезти из кабины, он тараторил: