Безбашенный - Арбалетчики князя Всеслава [litres]

Утром, после завтрака, нас, конечно, не сдержала бы уже никакая в этом мире сила, но никому и в голову не пришло подобного сумасбродства. Не дать истомившейся солдатне выпустить пар со шлюхами – кто ж посмеет покуситься на святое! Когда мы ломанулись со двора в город, нас сопровождали шутки домочадцев Ремда и полезные советы, в доброй половине которых мы, впрочем, не нуждались. Например, о том, что дома шлюх отмечены красной тряпкой на двери, я уже знал и без чужих подсказок. Этот обычай по всей стране одинаков, и точно такая же была и на двери Астурды. Основная масса рванулась туда, где такие тряпки висели повсюду, указывая дешевые бордели с рабынями, я же поискал индивидуалку поприличнее – из тех, которые берут полшекеля за ночь, зато уж точно не наградят – в нагрузку к удовольствию – никакой хренью вроде триппера. Город есть город – хватало в нем и таких, так что долго искать подходящую не пришлось. А поскольку речь шла не о ночи – какая ночь, когда день только начался, – то и обслужила она меня с хорошей скидкой – не за полшекеля, а за четверть.

Выпустив пар, я прогулялся с Нирулом на рынок, где вскоре встретили и начальника рудника – тот ухмыльнулся и с таинственным видом поманил меня пальцем.

– Подожди-ка нас пока тут, – сказал я парню и последовал за компаньоном. Результатом стало знакомство с купчиной, давно уже покупавшим у того его левые камешки. По совету начальника рудника я продал ему только самый мелкий, пополнив свой кошелек лишь семью шекелями, но совет был разумен. Во-первых, ни к чему было сбивать устоявшиеся цены, да еще и привлекать ненужное внимание, а во-вторых – торговец, понявший, что приобретает постоянного клиента, тоже подтвердил это – в приморских городах вроде Гадеса или Малаки они стоят раза в полтора дороже, а за морем – в Карфагене, например – и во все два. Понятно, что туда мы специально для сбыта левака не поедем, но мало ли как судьба сложится? В Гадес она меня вполне может привести, а в полтора раза – тоже не хрен собачий…

С рынка Нирул пригласил меня к своему отцу, у которого мы и пообедали. За обедом обговорили будущее парня, чем кузнец остался весьма доволен. Поговорили и об оружейном деле, на котором мужик, как говорится, собаку съел. Осмотрев мой меч, он сказал мне, что его рукоять – кельтиберская, но это новодел вместо износившейся старой, а вот клинок – гораздо старше рукояти, лет пятьдесят ему как минимум, и он уж точно турдетанский. Это сразу видно – несколько длиннее кельтиберских и более «треугольной» формы, унаследованной еще от бронзовых мечей предков турдетан – тартессиев. И это очень хороший меч – клинок почти не сточен и полностью сохранил исходную форму.

Вот взять, к примеру, тот же ксифос греческих гоплитов – почему его клинок «листовидной» формы, то есть суженный у рукояти? Да от переточек постоянных! Сталь у большинства мечей мягкая – тверже и пружинистее она становится только после долгой холодной ковки, но это слишком дорого для большинства. А удары далеко не всегда удается принять на щит, часть их приходится и на клинок у рукояти, вот и стачивается он в этом месте при выведении зазубрин. Совсем не таковы те новенькие греческие ксифосы, которые только что из кузницы. Так же стачиваются и фалькаты, скопированные с этрусских кописов и греческих махайр. Для конного это хорошее оружие, а вот для пешего удобнее прямой меч. Но конными воюют те, кто побогаче, и им подражают остальные – ему, например, практически одни только фалькаты и заказывают. Вот римляне – не дураки. Фалькату Сципион разрешил своей кавалерии, но пешим легионерам – только прямой кельтиберский меч.

Нирулу я дал «увольнительную с ночевкой», и они с отцом пошли улаживать свои дела с родителями зазнобы парня, а я снова прогулялся по рынку, приглядываясь и прицениваясь. Хоть и на довольствии мы у нанимателя, но оно ведь в античном мире не такое уж и полное – кормить тебя у Тарквиниев кормят, а вот одеваться, например, изволь на собственный кошт. Да и служить всю жизнь солдатом-наемником как-то не слишком охота. Перекантоваться да скопить первоначальный капиталец – эпоха первоначального накопления называется – это да, это можно и таким путем, раз лучшего не подвернулось, но на перспективу надо присматриваться к тутошним раскладам и присматривать себе место в жизни поприличнее да посолиднее. Ну и, раз уж с первоначальным накоплением дела у меня складываются удачно, то самое время и в ценах здешних на все для начала разобраться. Поскольку моему рабу уже относительно недолго оставалось им быть, а я уже успел привыкнуть к статусу простого турдетанского рабовладельца, меня невольно потянуло понаблюдать за торговлей «говорящими орудиями». По военному времени их тут хватало, и продавали их недорого. Ну, по сравнению. Где-нибудь в Греции простой раб стоил бы в среднем, как мне говорили, около двухсот драхм, то есть в районе сотни с лишним шекелей – ага, дешевые рабы, называется. Здесь же за таких просили от двадцати до шестидесяти. Причем я не сразу въехал, почему средненького, а то и щуплого ливийца или нумидийца – североафриканца, короче – отдают не меньше чем за сорок, а то и пятьдесят шекелей, а здоровенного кельтибера или кельта оценивают в двадцать, максимум – тридцать. Позже, впрочем, сообразил. Приковывать надо сразу же этих мордоворотов-военнопленных, не то однозначно сбегут. А бежать им недалеко, и навыки соответствующие у них имеются – воины как-никак. Ну и кому здесь нужна эта лишняя головная боль? Североафриканцу же бежать отсюда некуда – моря ему на своих двоих не пересечь и втихаря на корабле не заныкаться. Да и приметен он здесь – сразу видно, что беглый раб. Потому и покупать его не так рискованно. Местные иберы стоили средне, шекелей тридцать-сорок. В основном – оказавшиеся на свою беду не там и не тогда пейзане. В принципе им есть куда смазать салом пятки, но решительности у них маловато, да и больших бед при попытке сбежать не наворотят – не бойцы. В общем, с работничками более-менее ясно.

Стоит ли удивляться тому обстоятельству, что мой инстинкт самца довольно быстро перенаправил мое внимание туда, где торговали рабынями? Тем более что если рабам-мужикам покупатели только щупали мускулы и осматривали зубы, то рабынь-баб требовали раздеть и не просто разглядывали, а еще и лапали достаточно откровенно, а толпа зевак все это дело весело комментировала.

В основном бабенки были местные, но встречались и рыжие кельтки, и смуглые ливийки, и даже одна негритяночка – довольно симпатичная, кстати. То ли случайно, то ли чувство юмора у работорговца было такое, но рядом со знойной африканкой сидела и маленькая обезьянка. Вместе он их продает, что ли? «Шоколадка», конечно, как товар экзотический и потому особо престижный, продавалась за полторы сотни шекелей. С обезьянкой или без оной – я так и не понял, да и не стал вникать – один хрен жаба задавит при такой цене. Гораздо дешевле, но тоже сурово – сотню шекелей – стоила одна ливийка. Тридцатилетнюю лузитанку с десятилетней девочкой отдавали за шестьдесят, бабенки от шестнадцати до тридцати, тоже испанки, шли от тридцати до пятидесяти, а дешевле всех – всего двадцать шекелей – просили за молодую и довольно симпатичную кельтиберку со связанными и оттянутыми вверх руками – видимо, спрос и цену сбивал ее непокорный нрав, поскольку ее даже не раздели. Из тех девиц, что шли от тридцати до пятидесяти, я как раз разглядывал одну за пятьдесят – шекелей, конечно, лет ей было около двадцати, гы-гы! Покупать ее я уж точно не собирался, но отчего ж не поглазеть на стриптиз-шоу, когда показ бесплатный? Это была бастулонка с южного побережья, явно с небольшой финикийской примесью, и своей цены она явно стоила – смуглая, с вьющимися черными волосами, черноглазая, фигуристая – верхние выпуклости так и просятся в руки!