Михаил Ланцов - Весь цикл «Десантник на престоле». Шесть книг

Русский крестьянин середины XIX века был, наверное, самым плохим базисом для сельского хозяйства в Европе. И дело было не в том, что он ленился или пил. Нет. Все это глупости либеральной пропаганды. Никто не ленился и никто не пил — не до того было. Как говорится, «не до жиру, быть бы живу». Да и с каких доходов крестьянам пить?

Дело заключалось в другом. Наш крестьянин той поры был невероятно религиозен и суеверен, а также совершенно необразован. Настолько, что просто не имел возможности воспринимать какие-то новые решения иначе как «на примере соседа». То есть ему надобно было своими глазами увидеть это новшество в действии «у соседа», чтобы начать его копировать. Да и то не сразу и не всей деревней. Иной раз мог и не один год пройти, прежде чем, удостоверившись в верности решения, на него переходили односельчане. Да и то, каждый такой переход напоминал лотерею с совершенно необъяснимой мистической и суеверной подоплекой причинно-следственных связей. Помимо этого, настоящей трагедией являлось то, что ценность умственного труда и образования в глазах русского крестьянина середины XIX века была ничтожна. Для селян человек, не работающий руками, казался трутнем и бездельником, слова которого не стоят и выеденного яйца.

Александр тихо обалдевал от подобной обстановки и просто не хотел в нее влезать, оставляя на откуп обстоятельствам. С кем ему там работать? Степень абсурдности в сельском хозяйстве Российской империи в сознании цесаревича перекликалась с древними маразмами. Например, общественное порицание использования тачек или повозок при транспортировке строительного материала при постройке церквей в Европе в IV–VIII веках. Считалось вообще, что любое новшество, облегчающее труд, богопротивное дело.

Саша не был русофобом и любил свою страну, но то, что творилось в ее сельском хозяйстве с благопристойным попустительством, а то и поощрением помещиков и государственной администрации, вызывало ненависть, граничащую с яростью. Не только к помещикам и служащим, но и к самим крестьянам, которые не хотели ничего другого. Они, конечно, не знали, что можно иначе, но это, в глазах Александра, их не оправдывало. Он просто не мог спокойно со всем этим работать. Все вызывало у него раздражение на грани маниакально-депрессивного психоза с острым желанием убивать.

Но нужно было что-то делать. Поэтому Саша поручил в декабре 1865 года произвести тщательную перепись населения, их имущества и земель. Что и было проведено в кратчайшие сроки.

На пятидесяти двух тысячах гектаров, которые достались в управление цесаревичу, проживало около двадцати тысяч крестьян. Из них от силы треть была дееспособна в силу возраста и здоровья. Конечно, на миллионном фоне крестьянства Великого княжества Московского эти крохи совершенно терялись, но Александру их хватало за глаза.

Что делать с ними, цесаревичу подсказало письмо от князя Голицына, который сетовал на недостаток рабочих рук, даже самых что ни на есть бездарных. Точнее нужно сказать так — Михаил Михайлович не просил у него крестьян на Дальний Восток, а оправдывался за скромные успехи. Впрочем, его жалоба оказалась очень своевременной. В сущности, она спасла этих бедных и несчастных людей от очень серьезной ломки сознания, которую первоначально планировал им устроить Саша. А тут получалось дать им шанс выплыть самим, без его пристального и предельно раздраженного участия.

Поэтому, в январе-феврале 1866 года произошла серия собраний с крестьянами, на которых цесаревич присутствовал лично. На них будущим переселенцам показывали фотографии замечательных видов Дальнего Востока, которые были сделаны либо людьми Голицына, либо еще в ходе кругосветного турне, так как Кеппен до тех мест пока не добрался. Заодно селянам много рассказывали о том, какие это прекрасные места.

Как не сложно догадаться, выбор о переезде, конечно, Александр им предоставил, но несколько специфический. Он заключался не в принципиальном вопросе, типа ехать им или нет, а только лишь в выборе места, куда им предстоит переселиться: Аляска, материковая часть Дальнего Востока и остров Цусима.

Естественно, помимо подъемных средств, каждой крестьянской семье выдавался сельскохозяйственный и строительно-бытовой инвентарь в достаточном количестве. То есть топоры, косы, пилы, серпы, вилы, струги и прочее. За все бралась расписка с обязательством в течение десяти лет выплатить цену выданного им имущества — в рассрочку и без процентов. Невелика прибыль с забитых и зашуганных людей, но Александр имел в этом вопросе принципиальную позицию — ничего бесплатно давать нельзя. Поэтому действовал по правилу: «Если ты желаешь помочь голодающему, то дай ему работу, пусть заработает свой обед». Если же ты просто так его накормишь, то он в конечном счете станет думать, что люди обязаны кормить его просто так. Что, как вы, уважаемый читатель, понимаете, не способствует желанию трудиться и выкарабкиваться из той финансовой ямы, в которую человек упал. Даже более того — он в конечном счете начнет предъявлять претензии к кормящему его добродетельному и милостивому человеку, дескать, тот мало ему дает. А оно надо нам, такое счастье?

Ситуация с переселением сложилась достаточно неоднозначная — крестьяне не знали, радоваться или горевать. Так как, с одной стороны, в сознании большинства переселение в Сибирь и далее означало ссылку и прочие формы наказания. А с другой стороны, гарантом выступал наследник империи, да не просто выступал, а давал денег и имущество, что можно было рассматривать как награждение или поощрение. Это не считая земель. Московским крестьянским общинам такие наделы и не снились.

Для валовой переброски населения за один заход Александр уже в феврале 1866 года зафрахтовал значительное количество судов торгового флота Конфедерации. Смешно сказать, но из-за острого недостатка заказов частники этой североамериканской страны откровенно боролись за право выполнить размещенный Сашей заказ. Тем более что в их глазах он был человеком надежным и всегда исправно оплачивающим свои заказы, без хитрости и лукавства. Поэтому условия, на которых морем должны были переправиться двадцать тысяч крестьян с частью движимого имущества и частью живности, были очень мягкими. Хотя, конечно, цесаревичу это переселение «влетело в копеечку». Он только подъемных должен был заплатить без малого двести тысяч рублей. А общая «цена вопроса» составила три с половиной миллиона серебром.

Впрочем, никаких особенных неожиданностей для цесаревича цена не представляла, так как он понимал, что переброска такого количества людей с имуществом практически на другой конец планеты в такие сроки дешево стоить и не может. А вот император, после того как Саша рассказал ему о своей затее, пришел в ярость и назвал цесаревича сумасшедшим. В августейшей голове просто не укладывалась мысль о том, чтобы потратить на столь незначительную группу крестьян такие огромные деньги! Да и ради чего? Он подобного не понимал, не одобрял и не желал с этим связываться.