Игорь Пронин - Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков [litres с оптимизированной обложкой]

С другой стороны – он на чужой земле, он ищет гостеприимства, ему нужно узнать дорогу из здешних мест к стольным русским городам…

– А-а-а, так тому и быть! – всплеснул ведун руками. – Ханское, так ханское. Мне чужого не надо.

– Эй, Мутяйха, – облегченно вздохнул бей, – куда смотришь?

Из-под крыльца показалась взлохмаченная рыжая голова.

– Коней у гостя прими. Расседлай, напои, ячменя насыпь…

– Не надо ячменя! – испугался Олег. – Полмесяца на одном овсе. Сена пусть задаст.

– Пусть попьют поперва, – по-хозяйски рассудил выбравшийся во двор постреленок, похожий на клоуна из-за непропорционально больших поршней на ногах. – А там всего дадим, мы не жадные.

Тем временем беглого воина развязали и раздели, оставив в одной рубахе, потом связали снова, примотав запястья к щиколоткам – так, что пленник теперь мог только лежать или стоять на коленях.

– Сердьяха, заря скоро, не тяни, – кивнул наместник.

Парень и стражник толкнули Леминийю вперед, а когда он упал на живот, схватили за локти, точно саквояж за ручки, и быстро поволокли к воротам. Жители городка, коих собралось уже не менее полусотни, двинулись следом. Даже женщина, оплакивавшая своего близкого, утерла глаза и пошла вместе со всеми.

Бей остановился сразу за воротами, на высоком берегу. Олег остался рядом, а большинство горожан потопали вниз вслед за стражником и кареглазым парнем. Леминийю выволокли на лед, поставили метрах в пятидесяти от проруби. Воин, взяв у кого-то ведро, зачерпнул воды, приметился и одним движением выплеснул всю грабителю на голову. Вода скатилась за шиворот, растеклась по животу, собралась внизу большой лужей. Рубашка и штаны пленника мгновенно намокли. Он отфыркнулся, дернулся, словно надеялся освободиться. От рубахи вверх пошел пар. Стражник торопливо зачерпнул еще ведро и снова вылил его татю на макушку.

– Будь ты проклят, старый урод, – прохрипел Леминийя. – Чтобы твои дети издыхали в утробе матери, чтобы змеи грызли твою печень, чтобы…

Бей слегка взмахнул рукой, и на пленника обрушилось еще ведро воды. Тот задохнулся, его начала трясти крупная дрожь. Он попытался сказать что-то еще, но язык отказался повиноваться замерзшему хозяину.

– Не знаю, кем станут мои дети, Леминийя, – соизволил ответить Бехчек, – но уж точно не мерзавцами.

Вода в реке была не намного теплее льда, а потому прямо на глазах волосы, борода и усы начали белеть, покрываться сосульками, смерзаться в единое целое. Теперь душегуб не смог бы ничего сказать, даже если бы захотел. Рубаха затвердела, штаны тоже будто остекленели. Наместник еле заметно шевельнул рукой – на мерзавца вылилось еще ведро. Вода потекла по лицу, усам, рубахе, застывая прямо на глазах. В этот раз на лед не пролилось ничего – только несколько сосулек выросли между ног. Опытный в своем деле бей подождал, кивнул. Вода снова потекла сверху вниз, превращаясь в ледяной панцирь, сковывающий в единое целое одежду, волосы, речной лед. Только на лице не появилось прозрачной корки – это означало, что Леминийя пока жив, что его организм борется с холодной смертью, еще на что-то надеется, верит. Что у преступника остается некий призрачный шанс…

Однако бей был другого мнения:

– Сердьяха, перед вечерней стражей выльете еще два ведра, – распорядился он. – Перед полуденной – тоже.

– Слушаюсь, уважаемый Бехчек, – поклонился со льда парень.

– А ты прими мой кров и мой стол, дорогой гость, – повернулся к ведуну наместник. – Гость в дом – хозяину радость! Мыслю, замерз ты с дороги, устал, проголодался…

После увиденного на реке блаженное тепло в доме наместника показалось Середину чистой сказкой. А бревенчатые стены после увешанных шкурами каменных строений – верхом человеческой цивилизации. В жилище пахло свежеструганным деревом, киснущей квашней, дымком – а разве может быть запах слаще этого?

Ведун тщательно вытер ноги о брошенную у порога желтую хрустящую солому, миновал прохладные сени, вошел в освещенную двумя масляными лампами горницу. Здесь его встретила дородная щекастая женщина лет тридцати с ковшом воды в одной руке и полотенцем в другой. Красное ситцевое платье до пола, украшенное белым тонким кружевом, что полукругом лежало на груди и обтягивало стоячий ворот; высокий цилиндр, похожий на английский времен промышленной революции, но только белый, без полей, весь расшитый мелким жемчугом и с разноцветными бисерными нитями, свисающими на лоб и уши.

«Зыряне! – наконец-то сообразил Олег, к кому он попал. – Елки, откуда тут ханы и беи? Зыряне ведь в Новгородскую республику входили! Или еще не вошли?»

Однако никаких вопросов он задавать не стал – стянул с ног валенки, кинул под вешалку, снял налатник, косуху, ополоснул руки в ковшике, вытер полотенцем:

– Спасибо тебе, хозяюшка.

Женщина с поклоном отступила, мимоходом подобрала валенки, ушла в левую дверь. Ведун протестовать не стал – наверняка ведь сушить понесла.

– Сюда иди, путник, – позвал его хозяин из соседней комнаты.

Олег, склонив голову перед низкой притолокой, шагнул в светелку и восхищенно зацокал языком: пол выстилал пушистый ковер, стены были обиты дорогим зеленым бархатом, потолок затянут сатином.

– Красиво у тебя, бей! – не поленился похвалить хозяина ведун. – Давненько я такой красоты не видел. Немецкий бархат али греческий?

– Персидский, – похвастался бей. – Мор, сказывали, о пятом годе в Новгороде разразился. От купцы Печорой окрест них три лета и ходили. Ты к столу садись, гость дорогой. Сейчас слуги языков бараньих принесут заливных из погреба, да окорок телячий, уток запеченных.

– Месяц я в пути, хозяин, – на этот раз Середин поклонился бею в пояс со всей искренностью. – Не могу я больше мяса этого видеть! Капустки бы мне, да грибков, да репы печеной.

– Да, вижу! – рассмеялся Бехчек. – Ладно, распоряжусь. Но белорыбицы-то копченой отведаешь? Знатная рыбка ныне удалась!

– Рыбки отведаю, – согласился ведун, усаживаясь на блестящую, словно отполированную, лавку. – А крепость, я смотрю, надежная у тебя, бей. Рука опытная чувствуется. Неужели тут есть от кого отбиваться?

– Селькупы баловали, известное дело. – Бехчек снял масляную лампу с полки в углу и переставил на стол. – Городище сие мой отец по повелению еще деда нынешнего хана поставил, дабы путь торговый от племен разбойных прикрыть. Зыряне с радостью руку его приняли, дань платить обязались, ратников кормить. В крепость по первому зову съехались.

– Отчего же не съехаться, если тут за свои дома и детей не страшно? – пожал плечами Середин. – А ты, стало быть, уважаемый Бехчек, от отца наместничество принял?

– От хана Ильтишу принял, – покачал головой бей. – В сече с князем Святославом у порогов Итильских спину мне покалечили. Вот хан и порешил: дескать, в поход ратный я более не ходок, а мудрость воинскую имею. Посему и путь мне в отчее городище – рубежи северные стеречь, да путь торговый…