Кулак Петрович И Ада - Брод в огне

Грегор оторопело молчал еще несколько секунд, а потом, видимо, все же взял себя в руки и хрипло сказал:

— Извольте проследовать за мной в кабинет.

Конечно же он боялся, что слуги узнают о его подвигах. Любопытно, знала ли о них жена. Если это была похожая на фарфоровую куклу молодая женщина с пепельными кудряшками и розовыми щечками, изображенная на висевшем тут же в гостиной портрете — то нет, ей определенно этого знать не стоило. Эдельвейс пожал плечами и последовал за «птенцом», как он про себя окрестил Грегора, в ожидании продолжения.

Молодой человек пропустил гостя вперед, запер дверь и хмуро кивнул на кресло:

— Присаживайтесь. Хотя это ненадолго. Считайте, я говорю с вами только из уважения к вашей фамилии, которое я начинаю стремительно терять.

— Совершенно взаимно, — кивнул Эдельвейс, устраиваясь в кресле. Кабинет — маленький и темноватый из-за винного цвета стен — обставили недурно. Помимо обязательных элементов интерьера, таких как массивный письменный стол на львиных ножках и шкафчик с напитками под прозрачным стеклом, здесь имелась подробная карта кесарии на стене. Правда, вместо портрета кесаря напротив стола Грегора висел этюд прелестной головки, принадлежащей, видимо, все той же девушке с розовыми щечками. Коллекция приключенческих романов на кушетке добавляла Эдельвейсу симпатии к владельцу. Винтергольд в его годы картинно раскладывал на видных местах древних философов, неувядающую классику и учебные пособия, а всяческие «Мельницы богов» и «Охотники за головами» обитали под матрацем.

— Мне, впрочем, все равно, — ровно продолжил Эдельвейс. — Не хотите говорить со мной — через два часа будете говорить с жандармами, и у них будет ордер на обыск.

— Они ничего не найдут, потому что я ни в чем не виноват!

— Для человека, который за деньги или по халатности подвел под трибунал другого человека, это несколько спорное заявление, — пожал плечами Эдельвейс. — Но это уже, как нынче модно говорить, дело совести. С ней у вас, видимо, та же история, что и с честью.

— Прекратите меня оскорблять!

— Не представляю даже, как можно оскорбить подлеца.

Лицо Грегора пошло красными пятнами:

— Я вас вызову, понятно? Не посмотрю, что вы там ручки обожгли, когда…

— С левой я стреляю точно так же, как с правой, так что вызывайте, — оборвал его Эдельвейс. Грегор явно был склонен уступать давлению, так что не стоило тратить время, давая ему чирикать попусту. — Я бы посоветовал вашей жене заказывать траурный наряд, но, такое дело, по государственным преступникам траура не носят, а я сделаю все возможное, чтобы правда о ваших подвигах в Рэде всплыла. Интересно, как ей понравится быть вдовой предателя и труса?

— Как… да как вы смеете втягивать в это Амалию? Она не при чем! То есть… то есть даже если бы я что-то сделал — а я не делал! — она все равно была бы не при чем, понятно вам?! — «птенец» уже находился на грани бесслезной истерики. Эдельвейс брезгливо подумал, что разговорить такого — дело пяти минут даже для уличного шпика. И, конечно, шпынять желторотых юнцов некрасиво и неспортивно. Данный конкретный птенчик, как личность, не представлял для Эдельвейса ровно никакого интереса — он сам представлял собою нечто подобное лет пятнадцать назад. Куда больше его волновало, кто же все подстроил так, что о мальчишке вспомнили почти через год после событий и искать любые упоминания о том, что Грегор Миттельрейх вообще находился в Рэде в прошлом январе, пришлось три дня с утра до ночи, нажимая на все возможные пружины. Тут-то и выяснилось, что все, кто, теоретически, мог с ним тогда пересекаться, либо далеко в провинции, либо еще дальше, вплоть до лучшего мира, либо ничего не видели, не слышали и не помнят. Эдельвейс недаром приходился сыном шефу тайной полиции. Он знал, что после любого брошенного камня на воде останутся круги, искал сутками напролет — и только поэтому нашел.

Сидящего перед ним паренька с идеальной сказкой, гласящей, что двенадцатого января он не мог вести взвод в разведку, так как валялся в лазарете с тяжелой ангиной, подвела одна-единственная строчка. По всем медицинским и штабным документам действительно выходило, что бедняга заболел двенадцатого утром. Вот только по бухгалтерским документам лекарство списали в полдень тринадцатого числа. Было бы странно предположить, что в действующей калладской армии лейтенант сутки валялся в лазарете без медикаментов. Особенно учитывая, что речь шла о сильном антибиотике и о внуке генерала, пользующегося особенным расположением кесаря.

После этой зацепки раскопать остальное оказалось нетрудно. Человек, по документам заменивший Миттельрейха, был убит в пьяной драке на Красную ночку, ничего подозрительного. Куда более подозрительно выглядело то, что все оставшиеся восемь человек разведывательного отряда, которым командовал Грегор с разницей в несколько недель распределили по дальним гарнизонам, так что поговорить с ними оказалось бы затруднительно. Сам же Миттельрейх еще в январе взял длительный отпуск по семейным обстоятельствам, женился в начале марта и оставил столичные улицы ради деревенской тишины в имении жены.

— Об Амалии следовало думать до того, как лгать о результатах разведки, — сухо сказал Эдельвейс. — В крайнем случае — до того, как жениться. Теперь у вас одно имя на двоих, и я постараюсь, чтобы его выполоскали в грязи так, как вы того заслуживаете.

Парень полез в шкафчик. Эдельвейс не сильно удивился бы, достань он оттуда пистолет, но нет, так далеко эта дурная комедия не зашла. Грегор извлек на свет бутылку коньяка, а за ней — два бокала. Руки у него дрожали сильно, так что часть коньяка оказалась на столике, но что-то в нужнее емкости все же попало. Первым делом парень залпом опрокинул один, потом уже протянул Эдельвейсу другой и рухнул в кресло. Казалось, он вот-вот разрыдается.

— Все было не так. Пожалуйста, не втягивайте Амалию, она не знала…

— Разумеется, иначе она бы вряд ли пошла за вас замуж. В Каллад быть женой государственного преступника, скажем так, не очень комфортно, — процедил Эдельвейс. Оставалось дожать совсем чуть-чуть и выслушать ошеломительное признание. Большую часть событий Эдельвейс, пожалуй, мог бы рассказать и сам, требовалось только вычислить, кто же прибрал за юным олухом следы.

— Мне обещали, что это ерунда… что никто не узнает никогда…

— Не расстраивайтесь, Миттельрейх, это всем всегда обещают. Вам повезло, что вы родились в семье генерала. Иначе вам бы ничего не обещали и вы благополучно свернули бы шею, упав с лошади, как это обычно бывает в таких случаях. То, что вы живы — случайность. Итак?

Грегор выпил еще полбокала, закрыл лицо руками и начал тихо рассказывать: