Андрей Земляной - Сын Сталина: Рокировка. Сын Сталина. Джокер Сталина [сборник litres с оптимизированной обложкой]

В этом качестве им и предстояло выработать свой невеликий ресурс, после чего конструкторы обещали уже нормальную БРЭМ и даже универсальную гусеничную платформу под все виды военных потребностей.

В сводках и рапортах НКО всё выглядело если не блестяще, то, во всяком случае, пристойно. Александр закрыл папку и потянулся за другой. Той, в которую попадали документы личной информационной службы Сталина. Эти данные лишь недавно стали появляться на его столе, что Белов воспринял как ещё один знак доверия приёмного отца, поскольку кроме исполнителей и самого Сталина до сих пор эти отчёты не видел никто, даже глава Третьего подотдела ЦК.

В них сухим протокольным языком описывалось то, что порой служило основанием для весьма жёстких кадровых решений главы советского государства. Мелкие и совсем не мелкие грехи чиновников, характер межличностных связей, или вот как сейчас – подробное исследование обстановки на крупнейших оборонных заводах.

После того как Белов перевернул последний лист, он поймал себя на том, что машинально поглаживает свой «вальтер» и прикидывает, как наиболее эффективно зачистить четверть конструкторского бюро и минимум треть директората завода «Красный Путиловец», который уже, наверное, никогда не будут называть «Кировским».

Спрятав оружие в кобуру и одёрнув китель, Александр взял со стола папку и вышел из кабинета.

На вопросительный взгляд секретарь Сталина – Поскрёбышев – только кивнул, подтверждая, что Хозяин свободен, и Белов вошёл в кабинет.

– Садись, – Сталин, неторопливо выбивавший трубку, кивнул Саше. – Судя по твоему виду, последняя папка произвела на тебя впечатление…

– Но как они могут, дайде? – Белов вскинулся. – Воровать у своей страны, подделывать какие-то бумажки, чтобы скрыть свою глупость и непрофессионализм, изворачиваться, лгать… Ну не тянешь – так уйди. Не могут же не понимать, что кончится всё плохо.

Сталин отложил трубку и усмехнулся, глядя Саше прямо в глаза:

– Все понимают. Всё понимают и всё равно не могут не воровать. Это как болезнь, да, – он встал и прошёлся по кабинету, заложив руки за спину. – Никаким страхом это не вытравить. Даже если ты их заставишь самих себя нарезать кусками, то всё равно будут продолжать воровать. Трястись под одеялом, вздрагивать от каждого стука в дверь, но воровать не перестанут. Это уже как воздух для них, понимаешь? Вот ты, наверное, прочитал рапорт и решил, что их всех лучше к стенке поставить. Но это неправильно. Неверное решение. Воровства это не изживёт. Нет, конечно, будем судить и отправлять лес валить, но ты мне скажи, как сделать так, чтобы натуру человеческую выявлять до приёма на должность? Не знаешь? Вот и я не знаю. Так и пробуем, одного, потом другого… А время идёт.

– А ведь есть способ, дайде, – Белов усмехнулся. – Точно как работает эта штука, я не знаю, придётся, наверное, какие-то исследования проводить, но вот что знаю совершенно точно, что у человека, который нервничает, изменяется электрическая проводимость кожи, усиливается пульс и скачет давление. Если к человеку подсоединить все эти датчики да вывести на хорошие приборы, сразу можно будет сказать, что от каких-то вопросов ему становится не по себе, а какие-то вовсе безразличны. Если с психологами ещё поработать, чтобы составили грамотный вопросник, да с электронщиками и врачами… – увлёкшись описанием, Александр не заметил, что Сталин стоит посреди кабинета и глядит на него тяжёлым взглядом.

– Что случилось?

– Хотел я тебя, товарищ Саша, обругать последними словами, что не вспомнил раньше про такую замечательную вещь. Но потом подумал, что не нужно тебя ругать. Тебя хвалить нужно, – Сталин вздохнул и сел за рабочий стол. – Все дети уже спят и третьи сны видят, а ты вот тут сидишь со мной и в бумагах ковыряешься. Да ещё подбрасываешь всяких штучек из будущего. – Он помолчал, внимательно глядя на приёмного сына, и, тяжело вздохнув, встал и подошёл совсем близко. – Пойдём, сынок. Поздно уже. Сейчас спать будем, а с твоей машиной завтра разберёмся. Столько лет терпело, и ещё ночь потерпит.

Апрельское утро нового дня, несмотря на накрапывающий дождик, начиналось всё с той же пробежки, только теперь, кроме ближайшей охраны Сталина и его детей, казалось, начинает бегать весь Кремль. Молодые подтянутые бойцы из кремлёвской пулемётной школы, что потом станет Московским высшим военным командным училищем, парни из «Особой экспедиции» и даже люди из Спецархива и прочих весьма закрытых учреждений. А началось это после того, как Белов уговорил наконец Сталина, и тот стал по утрам выходить на лёгкую разминку. Пример оказался достаточно впечатляющим, и вслед за главой государства потянулись уже не только молодые, но и люди весьма преклонного возраста.

Белов уже не в первый раз наблюдал волну, которая проносилась по всему Советскому Союзу, буквально от одного брошенного камня, и удивлялся, насколько советское общество внутренне мобильно, мгновенно подхватывая конструктивные идеи и делая их действительно народными.

Точно так же случилось и с Прибором Правды, который ещё называли ПП или «полный ….ец».

Сталин первым занял кресло в ПП и перед журналистами центральных изданий ответил на все, даже самые каверзные вопросы. После него в то же кресло, но уже без журналистов, а в присутствии комиссии Партконтроля и трёх членов Политбюро, побывали сначала председатель Совета Народных Комиссаров Серго Орджоникидзе, а после – все наркомы и партийные руководители.

Кое-кто из них прямо из кресла поступал в ведомство товарища Берии, а кое-кто, не дожидаясь такого конца, начинал крайне неаккуратно чистить оружие – со вполне закономерным результатом. Почему? Да потому что так их семьи сохраняли пенсию и пусть урезанный, но все же пристойный социальный статус. Для тех же, кто уже попал в жернова судебной системы, такого исхода – разумеется, в случае обвинительного приговора – не предполагалось.

Происходящее так взбаламутило советскую общественность, что открытие 15 мая первых станций московского метрополитена чуть не оказалось задвинутым на последние станицы газет.

И, конечно, убирая затаившихся троцкистов и просто антигосударственных деятелей, научившихся говорить правильные слова, но так и не научившихся работать, Сталин прежде всего укреплял страну, так как военные приготовления хоть и замедлились после гибели верхушки Третьего рейха, но всё равно продолжались.

Но вот что было потом, не мог предположить даже Александр. После того как через сито Прибора Правды прошёл весь состав высшего руководства страны, включая руководителей республик, к ПП потянулась принудительная очередь из тех, кто отвечал за пропаганду, агитацию и идеологическую работу. Этих в случае чего уже не сажали, а просто понижали в должности или увольняли с пожизненным запретом заниматься партийной и государственной деятельностью.