Андрей Земляной - Сын Сталина: Рокировка. Сын Сталина. Джокер Сталина [сборник litres с оптимизированной обложкой]

Впрочем, переживал он напрасно – Бруно Муссолини был действительно отличным автогонщиком и гениальным пилотом [432] Это – не фантазия авторов: Чарльз Линдберг – первый пилот, перелетевший Атлантику в одиночку, после знакомства с Бруно Муссолини записал в своем дневнике: «Если бы в его возрасте я умел столько же, то мог бы перелететь не Атлантический, а Тихий океан!» А Вольфрам фон Рихтгофен – кузен великого «красного барона», считал Бруно Муссолини «лучшим из пилотов, каких только мне довелось увидеть!» . Именно поэтому Сашка и согласился на включение молодого итальянца в их группу.

Белов закончил расшифровку, затем аккуратно сжег в пепельнице исходный и расшифрованный тексты и поднял руку:

– Так, слушаем внимательно. Христо, берёшь Павла, и едете на пляж Жакума, к озеру. Готовьте лодку. Теперь ты, Бруно. Раскочегаривай свою самобеглую коляску. Проверь топливо – нам его понадобится много. Ждешь меня у форта Рейс-Магус, напротив главных ворот. Движок не выключаешь – возможно, что стартовать будем с места, рывком. Не хотелось бы, конечно, но… И дай знать Вернеру: вариант отсечки два. Ты меня начинаешь ждать в девятнадцать двадцать по местному. Если меня не будет до двадцати тридцати – забираешь Герлада и едешь на пляж. Я буду добираться сам. Сигнал для Вернера – красный платок на лице. Вопросы?

– Алессандро, а у меня нет красного платка, – огорченно сказал Бруно. – Да и вообще: к моему костюму красное не идет…

– Нет – купи. Цвет не обсуждается. Еще вопросы?

– Если у нас будет контакт с полицией? – спросил Христо Боев.

– Пока нас нет – улыбаетесь, откупаетесь, договариваетесь. Если мы появились – жестко сбрасываете контакт. Свидетели не нужны. Еще что-то?

– Нет. Никак нет.

– Расходимся.

…Белов шагал по Наталу с видом «золотого мальчика», пресыщенного всеми наслаждениями этой жизни. Но при этом он внимательно, хотя и незаметно оглядывал все вокруг, четко фиксируя всех людей, могущих представлять собой потенциальную угрозу, и места, откуда эта угроза может исходить. Впрочем, пешком Сашка шел недолго: мимо то и дело проезжали извозчики, с надеждой поглядывавшие на потенциального седока. В четвертую по счету пролетку Александр и заскочил прямо на ходу, поерзал на лакированном деревянном сиденье и лениво бросил:

– Негра-Рибейра [433] Один из районов Натала, бедная окраина. , и поживее!

Извозчик дернул вожжи, резко останавливая пролетку, и повернулся к седоку:

– Извините, сеньор… КУДА?!!

– Н-е-г-р-а-Р-и-б-е-й-р-а, – тщательно артикулируя, терпеливо повторил Сашка. – Понятно?

Жоакин Маранья потряс головой, всё ещё не веря, что не ослышался. Явно богатый юноша собирается поехать туда, где даже полицейские ходят только группами?! Да он там и пяти минут не проживет! Ну, может, его и не убьют, но уж поколотят за милую душу. Да еще и ограбят…

– Сеньор… – Маранья попытался придать своему голосу максимум убедительности, – Сеньор. Не надо бы вам туда ехать. Это – очень плохой район, молодой господин. Очень-очень!

Юноша усмехнулся и коротко бросил:

– Я в курсе. Двигай.

Жоакин обреченно вздохнул и сделал последнюю попытку отговорить странного пассажира от самоубийства. Он твердо заявил:

– Два мильрейса. И деньги – вперед.

Завысив цену раз в пять, он надеялся, что юноша передумает. Правда, он-то может и сойти, но поездка в Негра-Рибейра может и для извозчика закончиться… ну, скажем так, не слишком хорошо.

Парень кивнул, достал портмоне и вытащил из него монету в две тысячи реалов. Расплатившись, он откинулся на спинку сиденья и застыл, точно изваяние. Извозчик покорно подхлестнул лошадь вожжами, и пролетка покатила вперед.

Сашка сидел в пролетке, тщательно запоминая дорогу. Кто знает, как придется уходить? Негра-Рибейра здесь была аналогом Хитровки из книги Гиляровского, так что коммунисты, конечно, выбрали хорошее место в качестве убежища, но случиться может всякое.

За себя Александр не боялся: вероятность встретить на воровской окраине специалиста его уровня не просто мала, а исчезающее мала. Но когда он будет выводить оттуда двоих лидеров бразильской компартии – вот тут придется быть начеку.

Пролетка привезла его на узкую грязноватую улочку, на которой стояли не дома, а какие-то невообразимые хибары из картона, фанеры, гофрированного железа и пальмовых листьев.

– Вот, – сообщил извозчик, оборачиваясь.

– Где? – поинтересовался Сашка.

– Что «где»? – опешил извозчик.

– А что «вот»?

Водитель кобылы некоторое время осмысливал услышанное, но так и не сумел, а потому на всякий случай повторил:

– Вот, – и пояснил: – Негра-Рибейра.

– Замечательно, – кивнул Сашка. – Мне нужна руа ду Бом Жесус [434] Улица Великого Иисуса ( порт .). . Вези. Четвертый дом от мелочной лавки.

Слов «мелочная лавка» Белов на португальском по прошлой жизни не знал – не было такого чуда в Анголе, которая сразу из первобытнообщинного строя попробовала сигануть в социализм. Но в записке написали именно так, и Александр просто запомнил непонятные слова наизусть. Однако сейчас он понял, что не сможет проконтролировать, правильно ли везет его этот напуганный водитель кобылы. Отсчитать четвертый дом не сложно, но вот от чего надо начинать отсчет?

Впрочем, извозчик не производил впечатления человека, который мог рискнуть обмануть сурового и богатого седока. Поэтому Сашка сохранял спокойствие, лишь еще более внимательно запоминал дорогу.

Маленькая лавочка приютилась в хибарке лишь немного более прочной, чем окружающие ее домишки. Четвертой от нее стояла безумная халупа, сляпанная на живую нитку из старых ящиков и каких-то жердей. Белов остановил пролетку и коротко приказал:

– Жди здесь. Будем возвращаться. Плачу пять мильрейсов.

С этими словами он подошел к тому, что в этом жилище имело наглость именоваться дверью, и постучал, как указывали: два стука, один и снова два.

Дверь отворилась на удивление беззвучно, чего никак нельзя было ожидать ни от нее, ни от хижины, чей вход она прикрывала.

– Энтрар эм [435] Входите ( порт .). , – сказали негромко из темноты.

Сашка вошел. Внутри хижины царил полумрак. На больших ящиках, игравших здесь роль табуреток, лавок или иных каких сидений, возле грубо сколоченного самодельного стола сидели четверо. Половина помещения, отгороженная старой холщовой занавеской, играла, должно быть, роль спальни. Александр бросил на нее быстрый внимательный взгляд, и один из сидевших встал и отдернул занавес. Взору Сашки открылся грубый широкий топчан, застеленный каким-то тряпьем.

Одного из людей за столом Белов узнал по фотографии и вскинул вверх сжатый кулак: