Андрей Земляной - Сын Сталина: Рокировка. Сын Сталина. Джокер Сталина [сборник litres с оптимизированной обложкой]

– Напротив нас стоит германский броненосец и ведет огонь.

– В Варшаву уже сообщили? – майор наконец очухался от такого «доброго утра» и теперь принялся одеваться, путаясь в штанинах и не попадая руками в рукава.

– Сообщили, – вздохнул Баран. – И в Гданьск сообщили… Только…

– Что?! – в голосе Фабишевского прорезались истерические нотки.

– Из Гданьска попросили подкреплений: там высадилось до батальона немцев…

– Как они мыслят, я пришлю им эти подкрепления?! – завизжал майор и взмахнул кулаком прямо перед носом ни в чем не повинного взводного. – По воздуху?!! Под землей?!!

Ему наконец удалось одеться, и в сопровождении Барана командующий гарнизоном Вестерплатте выбрался из офицерской виллы. Надо заметить – очень вовремя. Стефан Фабишевский не успел отойти от дома и на сто метров, как в него угодил 150-мм снаряд, пущенный из казематного орудия «Шлезвиг-Гольштейна». Воздух тут же наполнился летящими обломками бетона и кирпича, осколками стекол и обрывками кровельного железа. Один из таких обрывков чувствительно поддал майора по затылку, сбив и изорвав шитую серебряным галуном рогатывку [480] Rogatywka ( польск .) – национальный польский головной убор с четырехугольным верхом. Пришла в Польшу из Турции и Туркестана в XVIII веке. Также называется «конфедератка», «уланка» и «кракуска». С 1919 года конфедератка принята в Польше в качестве стандартного головного убора во всех родах войск и для всех воинских званий. Другие варианты головных уборов остались в пограничных войсках, военно-морском флоте, трех полках шеволежеров и у подхалянских стрелков. .

– Матка боска, – простонал майор, хватаясь за ушибленное место. – Что же это?!

– А я говорил, – раздался совсем рядом преувеличенно спокойный голос. – Я предупреждал, я докладывал: нужно активнее строить укрепления и усиливать гарнизон. А теперь – всё…

Фабишевский повернул голову: перед ним в небрежной позе стоял капитан инженеров Крушевский. Он картинно покуривал сигарету, вставленную в янтарный мундштук, и, казалось, совершенно не обращал внимания на такие мелочи, как обстрел с моря.

– Что вы докладывали? – спросил майор, потирая пострадавшую голову. – Что вы там такое докладывали? Кому?

– В первую очередь – вам, пан комендант, – Крушевский глубоко затянулся и выпустил клуб сизого дыма. – Я сообщал, что в случае нападения большевистских банд из Германии гарнизон в имеющихся укреплениях не сможет продержаться до прибытия союзных сил Британского флота. Я настаивал, чтобы нам отпускали больше бетона и прислали еще одну роту строителей. А что ответили вы?

– Что? – Фабишевский все еще никак не мог прийти в себя: чертов кусок железа основательно приложил коменданта, и теперь в его голове ощущалось некоторое кружение, сопровождаемое эдаким жужжанием…

– А вы, пан майор, наложили резолюцию, что база флота в Гдыне сама по себе достаточная защита для Вестерплатте. И где, позвольте спросить, наш доблестный флот?

Как раз в этот самый момент «доблестный» флот Польской республики спускал флаги в Гдыне, а контр-адмирал Унруг [481] Юзеф Михаил Конрад Унруг (1884–1973) – польский военный и политический деятель, командующий польскими ВМС в период 1925–1939 гг. В дальнейшем – эмигрант. уныло смотрел в немигающие зрачки пистолетов-пулеметов Коровина в руках немецких морских пехотинцев и размышлял, что, наверное, напрасно он не отослал эсминцы «Вихер» и «Бужа» [482] «Wicher» («Вихрь») и «Burzа» («Буря») – на 1936 год единственные современные корабли в составе польских ВМС. Построены во Франции. В РИ «Бужа» в 1939-м ушла в Англию, а «Вихер» погиб 3 сентября 1939 года под ударами Люфтваффе в районе Гдыни. в Англию, как предлагал военно-морской атташе Британской империи. Вот теперь прекрасные красавцы-корабли достанутся красной сволочи, потому что ничего предпринять невозможно: карманный линкор «Роте Дойчланд» и крейсера «Роте Карлсруэ», «Роте Кёльн», «Роте Лейпциг» держат всю акваторию порта под прицелом своих орудий. А над головами кружат тяжелые бомбардировщики…

Но всего этого гарнизон Вестерплатте, разумеется, не знал. А потому, не вступая в словесную пикировку с капитаном, Фабишевский погнал свой гарнизон занимать оборонительные позиции…

Незадолго до начала войны Эрнст Тельман имел долгий телефонный разговор с, как он полагал, своим будущим зятем – Александром Беловым-Сталиным. Но хотя собственно Ирме и ее пребыванию в СССР вот уже год, и после возвращения из Бразильской эскапады девушка проживала в семье Иосифа Виссарионовича Сталина, в разговоре ей было уделено буквально несколько слов. «Здорова?» «Учится хорошо?» «Как она тебе?» – вот, собственно, и все. Остальное время собеседники обсуждали предстоящую войну.

Именно в этом разговоре Белов вдруг порекомендовал не пытаться взять штурмом Вестерплатте. Он не был большим знатоком истории, но когда-то, очень давно в будущем Александру Ладыгину довелось посмотреть польский фильм «Вестерплатте», и он помнил, что штурмы полуострова ничем хорошим для солдат Вермахта не закончились. Вот и посоветовал товарищ Белов-Сталин товарищу Тельману не тратить силы в бесполезных штурмах, а просто сравнять этот очаг сопротивления с уровнем моря. Или даже утопить. Главным калибром.

Тельман отнесся к совету Александра крайне серьезно и сумел убедить Деница не пытаться захватывать польский транзитный военный склад силами морского десанта. В конце концов, Дениц и сам пришел к выводу, что все разрушенное в ходе войны восстановят сами же поляки. А куда они денутся?

Поэтому все двадцать второе июня укрепления Вестерплатте обстреливали корабли ВМФ Красной Германии и бомбили самолеты Ротелюфтваффе. Общими усилиями они перемешали с землей пару укрепленных постов, уничтожили на замаскированной позиции единственную польскую трехдюймовку вместе с расчетом, превратили в руины железнодорожную станцию и оставили на месте электростанции несколько глубоких воронок. А на следующий день…

Майор Фабишевский сидел на жестком металлическом сиденье в наблюдательном пункте и не отрываясь смотрел в перископ. Там, напротив Вестерплатте, на волнах Балтики два громадных корабля зажимали в клещи проклятый «Шлезвиг-Гольштейн». И сразу становилось ясно: если германец попробует оказать сопротивление – жить ему ровно столько, сколько потребуется этим бронированным чудищам на один залп…

Эти корабли видел не один майор. Оглушенные и очумевшие от суточного обстрела – немцы продолжали вести огонь и ночью – польские легионеры с безумной надеждой смотрели в море – туда, где германским агрессорам наступал законный конец. Сейчас их, вот сейчас…