Андрей Земляной - Сын Сталина: Рокировка. Сын Сталина. Джокер Сталина [сборник litres с оптимизированной обложкой]

Сашка посмотрел. Ножка была вполне заслуживающей повышенного внимания: стройненькая, чуть загорелая, правильной формы, с красивым подъемом. Молодое тело тут же поинтересовалось: а нельзя ли эту аппетитную ножку взять в руки и вдумчиво исследовать? По полной программе? Но разум полковника Ладыгина тут же пресек эти мысли простым естественным вопросом: «Слышь, сопляк, а она вообще поймет твои домогательства? В школе давно не был? Забыл, как нынешних девиц воспитывают? В чистоте и благопристойности!» Небольшим усилием воли он заставил себя перевести взгляд с симпатичной круглой коленки на туфли.

– Ну и что? Набойки как набойки, ничего уж такого особенного…

– Да дядя Василь туфли сшил!

Александр обалдело уставился на лакированную обувку:

– Постой-постой, ты серьезно хочешь сказать, что этот ваш кустарь-одиночка без мотора тачает лаковую обувь? Интересно бы знать: как это у него получается?

Он, разумеется, плохо представлял себе процесс лакирования кожи, а если честно – не представлял его вовсе, но был уверен: в условиях маленькой мастерской получить лаковую кожи практически невозможно! [502] Белов ошибается: в 30-е годы XX столетия лаковую кожу получали путем нанесения на хромовые кожи масляного лака, и хотя это – весьма сложный и трудоемкий процесс, требующий высокого профессионализма, он вполне возможен в условиях даже небольшой мастерской. И если неведомый ему мастер «дядя Василь» это умеет – честь и хвала ему!

Вслух же Белов лишь заметил:

– Ст оящие тапочки, – и тут же спросил: – Ну и что с этим дядей Василем стряслось? И уж до кучи: как мне к тебе обращаться, чудо с косичками?

– Ой! Так Лида ж я…

– Очень приятно. Ну?

– Так вот, я и говорю: дядя Василь, как узнал, что Лешика на фронте… ну, что он без ноги остался… Он три дня в подвальчике у себя сидел – водку пил. А потом… – Лида запнулась, но твердо закончила: – Потом пошел в магазин. А по дороге… идет и ругается на всю улицу… нехорошими словами. Кричит, мол, зачем ему эта Польша понадобилась?! Вот, мол, кому понадобилась, тот пусть своих сыновей и шлет на смерть. Вот… А военный патруль его забрал. А он идти не хотел – его прикладом, в живот. А потом пришел участковый и сказал, что дяде Василю два года ссылки дали: он товарища Сталина… ой! – она замолчала и жалобно посмотрела на Сашку.

Белов задумался. В принципе, все было ясно: пьяный дурак обругал Сталина и правительство. Ну, ему и впаяли. Да не по полной программе, а пожалели старика, дав колонию-поселение, чтобы остыл. И то, что он с патрулем по пьяни задрался – тоже понятно. А красноармейцы в такой ситуации шутить не станут. И не должны. У них – приказ. Но как вот этой красавице объяснить, что сапожник сам виноват? А если так?..

– Слушай, Лида. А вот скажи-ка мне: вот если водитель грузовиком человека насмерть сбил или покалечил, он виноват?

– Ну… да… – девочка не понимала еще, к чему он клонит. – Он же грузовиком управлял…

– А вот если он еще и пьяным был при этом? Он как, сильнее виноват?

– Н-ну… наверное…

– Ясно – сильнее такой шофер виноват, – сказал кто-то из толпы. – Выпил – нечего за руль лезть!

– А если он еще и с милиционером подрался?

– Конечно, виноват! Нечего пьяным на дорогу лезть! Да такого сажать! И за человека, и за драку, и за пьянку! – нестройно зашумели все.

Александр поднял руку:

– Тише, ребята. Лида, вот смотри: дяде Василю, конечно, плохо – сына… Убит или покалечен?

Лида вздрогнула, поежилась:

– Ноги у него… Одну – по колено отрезали, другую… там ступня… в общем…

– Понятно. Ну так вот: у него сына покалечило. Плохо и очень жалко, но война – на то и война. И меня могли убить или покалечить, и многие из тех, с кем я вместе сражался, убиты или ранены. Это – страшно, это – плохо, это… – он задумался и рубанул рукой воздух: – Но так надо! Мы деремся за правое дело, за счастье, которое для всех! Иногда кто-то должен за это заплатить: здоровьем или даже самой жизнью. И мы готовы платить такую цену! За право наших детей, за право тех, кто придет после нас, жить так, как должно жить человеку! И сын дяди Василя дрался за всех, в том числе – и за своего отца! А тот не понял этого и оскорбил, унизил и своего сына, и всех тех, кто уже погиб и еще погибнет за правое дело. Он – рабочий, отличный сапожник, и вдруг пошел против пролетарского дела. Зачем? Почему?

Он взял за руку Лиду и вдруг рывком притянул ее к себе. Девушка пискнула и зажмурилась, ожидая, видимо, что Александр ее ударит… или поцелует. Но тот просто дождался, пока Лида откроет глаза. Он вперился в нее своим взглядом и спокойно, но твердо произнес:

– Ты не знаешь ответа на мой вопрос? Врешь, знаешь. Просто не хочешь признаваться самой себе. Разве первый раз дядя Василь говорил что-то против Советской России, против нашего правительства, против наших законов? Разве он не ходил в церковь на религиозные праздники? Что, я не прав?

Лида словно в забытьи кивнула головой. Сашка продолжил:

– А куда же смотрела ты – пионерка, комсомолка? Куда смотрели вы все, если видели, что рядом с вами живет чужой человек? Всем нам чужой? Молчали и думали: не наше это дело? А чье? Чье?

Он снова рванул девушку на себя:

– Ты! Ты спросила меня об этом и переложила на меня свои проблемы и заботы! Не подошла и не сказала: Сашка, помоги, я не знаю, как быть! Ты просто сказала: так неправильно, а подразумевала – РАЗБЕРИСЬ! Реши, ты же сильный, ты же – Сталин! Не стыдно?! Я – такой же, как вы, но этого вы видеть не хотите! Я с удовольствием погонял бы с Димкой в футбол, походил с Мусей по старому городу, а с тобой, Лида, – он прищурился, – с тобой мог бы и на танцы сходить… Но для этого надо, чтобы вы – вы все! – взялись за работу! И сняли хоть маленькую крошку с моих плеч, с плеч моего отца, с товарища Кирова, Димитрова, Берии, Ворошилова, Молотова и всех-всех-всех! Сделайте так, это в ваших силах! Если чего не знаете, спросите старших товарищей, они помогут! Но вы – вы должны захотеть работать! Строить наш новый мир!

– А… – начал кто-то. – А вот что Лидка должна была сделать?..

– Очень просто. Сказать милиционеру, что Василь-сапожник пьет и ругает советскую власть. И тогда его не отправили бы в исправительную колонию, а просто поговорили бы. Ну штрафанули бы, ну пятнадцать суток влепили, а теперь – теперь уже ничего не исправишь. И виноваты в этом вы!..

На следующий день Сашка уезжал. Проводить его пришли не только все те, кто присутствовал на комсомольском собрании, но еще и множество тех, кто не смог побывать там по каким-то причинам или кого не сумели вчера найти добровольные гонцы. Толпа мальчишек, девчонок, юношей и девушек затопила вокзал, вызвав у дежурных милиционеров сперва улыбки, потом – легкую тревогу, а под конец – нешуточное волнение. Ведь собравшихся – слишком много! Уж не манифестацию какую затеяли пионерия с комсомолией?..