Алекс Бор - Лучшее [антология]

Дальше процедура проста. То, что древние называли «душой», будет законсервировано. Ровно на три года. Потом — или отпускают «на небеса» или продают частным лицам.

Лера, господи! Можно ли законсервировать разлёт твоих чёрных волос? А твои губы? Твои сны? Твой доклад по Шопенгауэру? Старик Мэйсон бы в гробу перевернулся, если бы знал, что его могут подвергнуть такой консервации.

Что у тебя сейчас есть, Лера? И можно ли это «что-то» назвать жизнью?

Впрочем, у тебя есть я, в прошлом — вечный студент, а ныне неудачник.

Впрочем, об этом говорить не принято. Как закон: накопил нужную сумму — получи новую жизнь. Не накопил — значит, не повезло. О трёхгодовой консервации все молчат.

Говорят даже, что это лишь рекламный трюк. Ещё говорят — это для науки. На самом деле — деньги и тут всё решают. Мало ли какие случаи бывают: есть люди, вся ценность которых познаётся лишь после ухода из жизни. Мало ли благотворительных фондов?

А объявления типа «верните мне сына (брата, мужа)»? Может, кто и насобирал по нитке…

А нашумевший скандал о воскрешённых и проданных в рабство, о котором до сих пор спорят в судах? А преднамеренные убийства? А скидка на ошибку в реинкарнации, в конце-то концов!

Для нас всё это — где-то там. Кому мы нужны — и при жизни и после неё?

Кому ты нужна, Лерочка?

Кому?

Как кому? А МНЕ?

Чувствовать себя бедным — плохо. А подлецом — совсем никуда. Как жить?

— Ты идиот!

Мой друг Юрка всегда прагматичен и прямолинеен. Думаю, эти качества сделают его со временем большим учёным, как он и мечтает. Наверное, и реинкарнацию заслужит. Лет через пятьдесят. К его словесной порке я готов, даже получаю удовольствие — и он и я знаем, что поступлю я всё равно по-своему.

— Это фикция, понимаешь? Ты в свои двадцать с хвостиком не то что на квартиру, на приличные ботинки не смог заработать. Забудь и живи дальше. Много ты знаешь реинкарнированных?

Он прав. Прав настолько, что даже спорить не о чём. В среде наших знакомых реинкарнированных не больше, чем высаживавшихся на Марсе.

— Принимаю. Но должен же я попробовать хоть что-то сделать?

— Забудь. Нереально. Ты хоть знаешь, сколько это стоит?

— Знаю, конечно. Миллион евро. Это все знают.

— Вот именно. Один! Миллион! Евро!!!

— Юр, это всего лишь деньги.

— Ну да, а у тебя есть всего лишь жизнь. Ты что решил — банк ограбить?

— Да нет. Но ты не одобришь.

Про меня говорят, что в критические минуты я умею собраться. Сам я, правда, в этом не уверен, но всё же пустым слезам предпочитаю действия. Хоть какие-нибудь.

Умение подчинить все свои действия единой цели часто позволяло мне выкручиваться из самых плохих ситуаций. Даже тогда, когда у всех прочих опускались руки.

— Ты лентяй! — обычно говорила Лера, прекрасно зная об этом моём качестве. — Ты начинаешь что-то делать только тогда, когда тебя припёрли к стенке! И думать ты тоже начинаешь только…

— Неправда, думаю я всегда! — отвечал я.

— Ну да! О том, в каком бы ещё месте заняться со мной сексом! Или о том, у какой из твоих однокурсниц красивее задница!

— Не только об этом!

В такие моменты я обычно сгребал её в охапку и пытался поцеловать, а она очень активно уворачивалась.

И нам было хорошо вместе: моего упорства, несмотря на склонность к лени, вполне хватало на то, чтобы оплачивать сначала отдельную комнату студенческого общежития, а потом и квартиру. А заработка — на еду, сигареты и нехитрые развлечения типа кинотеатров.

Конечно же — залез в Интернет. Первым делом меня заинтересовала формальная процедура. Она оказалась предельно проста: для реинкарнации нужно перечислить на счёт сумму-стандарт в любой свободно конвертируемой валюте плюс стандарт-анкета личности, которую требуется «оживить». Идентификация — за счёт фирмы. Как они её проводят — их личный секрет.

На всякий случай просмотрел бланк стандарт-анкеты. Ничего особенного — даже время смерти можно указывать приблизительно. Как они со всем этим разбираются? Будь у меня личный счёт с нужной суммой, я мог бы отправить такую анкету прямо сейчас.

Так что вопрос действительно упирался в деньги.

Потратив ещё несколько часов, я убедился, что возможностей не так уж и много.

Можно подать международную заявку о том, что данная личность является «значимой для человечества». Можно просить денег у всех и вся, по типу «люди добрые…». Можно… ну действительно попытаться банк ограбить — чистой воды самоубийство, если делать это без должной проработки.

Что ещё?

В поисках лазейки я бродил по «поисковикам» бесконечными лабиринтами час за часом. Когда из банки кофе были вытрясены последние граммы, а пепельница укоризненно ощерилась на меня окурками, мелькнул слабый отблеск надежды.

Франция — держава, у которой эксклюзивные права на реинкарнацию — предоставляла всем своим солдатам право на вторую жизнь, если было признано, что смерть наступала при несении военной службы. И тут же рядом — душещипательная история рядового Джонни Уэйна (солдата иностранного легиона, англичанина по рождению), который отказался от этого права в пользу безвременно ушедшей супруги.

Вот оно! Живут же люди! Помимо Франции армии всех стран мира делали «бессмертными» только лучшие, самые элитные отряды. А тут — рядовой. Вот что значит страна-монополист! Кажется, я нащупал шанс.

Ещё через несколько минут я уже читал русскую версию сайта французского Иностранного легиона. Прогребаясь сквозь века истории и девизов, я нашёл то, что нужно: легионер имеет право на «оживление», если погибает, находясь на службе, а через три года службы получает гражданство Франции и право на «однократное оживление», которое можно передать другому лицу. Такое право будет действовать, даже если легионер покинет службу.

Лихорадочно я пролистал требования к будущему легионеру: физическая подготовка на среднем уровне, психологическое и интеллектуальное тестирование. Возрастной ценз (до 35 лет включительно). Всё. Даже знание языка было необязательным.

Это всё решило…

— Макс — это ты, мне не мерещится?

— А что, не похож?

Он потеребил пальцами свою бородку, изрядно поседевшую.

— Да так… Слегка постарел… Объясни мне, что за хрень со мной происходит?

Видел я его странно, словно через видеокамеру.

— А сам не догадался? — улыбнулся тот. — Ты сейчас в системе компьютера, в тестовом режиме. Ладно, сделаем чуть удобнее.

Он протянул руку куда-то в сторону и навалилась тьма.

… — Так немного лучше? — Он улыбался, сидя на диване и прихлебывая что-то из кружки. — Извини, тебе не предлагаю.

Я не сразу понял, что со мной произошло. А когда до меня дошло, слов было много, но в основном матерные: вместо рук у меня были металлические трубы с щупами, а ног не было вообще: вместо них — колёсики.