Евгений Щепетнов - 1970 [litres]

«О-о! Здорово, Леха!»

А он мне:

«Здоров, Миха! Ты какими судьбами?!»

«Да в аварию попал, башкой долбанулся – вот и сижу теперь тут, в 1970-м! Сам охренел! Теперича вот выживаю, как могу! А ты как тут обосновался? Только не говори, что в метро башкой шарахнулся!»

Леха ухмыльнется:

«Да с приятелем пиво бухали, выхожу из паба – а тут пьяный козел на «Мазератти» летит, и прям в меня! Приятель-то тут же в сторону прыгнул, а я задумался над судьбой Советского Союза и над тем, как бы в туалет сбегать, ну и припечатало меня. Очнулся уж в шестидесятом году! Вот, пока пробился, пока главредом этой конторы стал – поседел весь! Вот так, Миха! Накаркали мы с тобой про попаданцев-то, судьба нас и прищучила».

И я так грустно вздохну:

«Да-а… такая наша боярская доля!»

И начнем ржать.

Ясное дело – лажа. Совсем другой это Махров. Но в глубине души шевелится надеждочка – ма-аленькая такая! Все-таки свой человек в этом мире… вдвоем выживать уже легче.

Зине рассказал, она вначале посмеялась, потом задумчиво сказала, что на свете все может быть. Она, после того что случилось со мной, уже ничему не удивится.

А еще сказала, что купила мне билет в Москву, на завтра. И чтобы я завтра свалил, и как можно скорее. Потому что она созванивалась со знакомым хирургом, а тот говорил со своей знакомой из Министерства культуры, а та с главредом… В общем, главред в восторге от книги, хочет срочно ее издать. Из-за меня он даже выкинул из очереди на печать одного сельского самородка-графомана с рассказами о родной деревне Харьковке. А если я в ближайшую неделю не появлюсь, он, главред, будет в громадной дупе и мне того не простит. Так что вещи мне она уже собрала, и в четырнадцать часов завтрашнего дня я качусь колбаской в стольный град и возвращаюсь с победой, иначе и быть не может.

И кстати, очень неплохо бы мне побыть там пару-тройку дней, чтобы утихло бурление пересудов вокруг моего задержания.

Просила позванивать ей – если не каждый день, то хотя бы через день. А она будет сообщать мне новости о поиске пропавших злодеев.

Наивно, конечно, но что с нее взять? Она ведь не мент, она не знает, что это бурление за два-три дня не затихнет. И даже неделей не обойдешься. Будут еще дергать на допросы, пусть даже и в качестве свидетеля.

Очень хорошо, что догадалась выписать мне отпуск за свой счет. Мол, поехал Москву посмотреть, отдохнуть; где находится – не знаю!

В гостиницу только устроиться сложнее, но, с другой стороны, издательство пригласило, пусть оно меня и пристраивает! Устроят, уверен.

Денег мне на дорогу приготовила – две сотни. Я отказывался – зачем мне так много? По ресторанам ходить не собираюсь. Но все равно навязала: мол, вдруг придется угостить редактора и все такое прочее. Опять же – сколько придется прожить в Москве, еще не ясно.

А потом я пошел в свою комнату и лежал, глядя в потолок. И уснул. Проснувшись только тогда, когда ко мне пришла Зинаида. Тогда я разделся и снова уснул. Этот день был слишком хлопотным, и я устал. Не до постельных игрищ.

Утром все компенсировали, и Зина будто прощалась со мной навсегда – как если бы я уходил на фронт. Часа два кувыркались, испробовав все возможное и невозможное – как парочка тинейджеров, дорвавшихся до сексуальной свободы и желающих проверить – так ли секс хорош, как о нем говорят.

Потом завтракали (почти обедали), собирали вещи, и когда пришло время, Зина отвезла меня на вокзал.

Уже сидя в машине на полдороге к вокзалу она вдруг наморщила лоб и спросила, не заметил ли я чего-то странного в поведении подъездных старушек. Как-то подозрительно они смотрели, а отвечали на приветствие так испуганно и подобострастно, будто сейчас тридцать седьмой год, а мы одеты в форму работников НКВД. Что с ними случилось? Я не в курсе?

На что я с чистой совестью сказал, что совершенно не в курсе, какие химические процессы происходят в головах этих крокодилиц. Возможно, их посетило божественное откровение.

Зина посмотрела подозрительно и сказала, что этому откровению надо язык держать за зубами и не привлекать внимания к своей одухотворенной особе. Ибо – чревато!

С чем я и согласился. Особо одухотворенных люди вообще не любят и при первой же возможности распинают на крестах.

Уже стоя возле вагона поезда номер девять Саратов – Москва, я сказал Зинаиде:

– Зин… я хочу тебя попросить…

– Похороны? – Она понимающе кивнула. – За счет больницы все сделаем. Я уже договорилась. И поминки, и памятник. Я тебе потом скажу, где похоронили.

Я тоже кивнул и сглотнул комок, перекрывший горло. Нет, все-таки я не любил Олю в том понимании, как это общепринято, увы. Но она была моей подругой, близким человеком, которых у меня в этом мире теперь… всего один. Одна. Зинаида. И больше никого нет. Потому… мне очень тяжело.

Да, в этом времени есть аналоги моих родителей, которых я еще так и не увидел. Есть и «я», вернее – буду «я» в ноябре этого года.

Есть дед с бабкой и тетка с дядькой.

Только они не мои. Мои – в моем времени. Эти – чужие. Пройдут мимо и даже не узнают. Да и как узнать в полуседом здоровенном мужике своего Мишу, который вообще-то еще и не родился?!

Ладно, все это лирика, а уже объявили отправление.

Я обнял Зину, поцеловал и пошел в вагон. Она все стояла на перроне – красивая и такая молодая, что казалось – годы ее не возьмут никогда! «Наш ответ Дункану Маклауду», – вспомнилось мне со смешком, когда фигура Зины стала тихо отплывать от меня вместе с газетным киоском. Я помахал ей рукой, она ответила, поезд набрал ход и… помчал меня в неизвестное будущее. А я сидел и смотрел в окно на проплывающий мимо такой знакомый и такой незнакомый – Саратов.

Проплыла мимо Третья Дачная, поезд вырвался за город, а я все сидел и смотрел, смотрел, смотрел… опустошенный, выжатый как лимон.

Все, что было до этого момента, – только подготовка. Настоящее начнется после того, как я брошу письма в почтовый ящик. Письма, которые сейчас лежат у меня в нагрудном кармане плаща.

Москва! О сколько в этом слове… ага, точно. Еще как слилось! И отозвалось. Помню свой щенячий восторг, когда впервые сюда попал. Мне было всего ничего – четырнадцать или пятнадцать лет. Я тогда учился в геологоразведочном техникуме. На группу дали путевки в Москву – по какой-то смешной цене, вот я и поехал. Посмотреть на столицу, так сказать. Это был первый и последний раз, когда я ехал в Москву «без дела» – на самом деле посмотреть . Потом я уже ездил за продуктами и по делам.

Шутка советского времени: «Длинная, зеленая, пахнет колбасой – что такое?» Ответ: «Подмосковная электричка!»

Вышел я тогда на перрон Павелецкого вокзала, и… душа поет! Я – в Москве! Ура-а!