Владислав Савин - Зеркало грядущего

Вот фотографии, сделанные мной. На Марсель не падали бомбы, эти сожженные дома, выбитые окна и двери, разбитые витрины, дело рук вовсе не коммунистических мятежников, а тех, кто якобы "защищал нас от коммунистических орд". Вот люди потерявшие своих близких, вот женщины, подвергнувшиеся насилию — видите, на кого они стали похожи, после того как побывали в лапах гумьеров? А вот уже 14 ноября, совместный патруль на улице, французские солдаты и дружинники ФКП — теперь ищут попрятавшихся "патриотов", кто помогал марокканцам. Мне было сказано, что никто не собирается расстреливать их на месте, если конечно они не станут сопротивляться — и поместят их не на стадион, а в городскую тюрьму, как подобает, и будут судить по французским законам.

Мой марсельский друг, месье Франсуа Ларуж, сказал:

— Нас пугали русскими зверствами. Но мы помним, как советские стояли здесь, больше года — и за все время не допускали никаких бесчинств, подобных тем, что мы видели от наших "защитников" за два дня. Русские не гнали нас ни в какие колхозы. А моя дочка Мари до сих пор хранит фотографию, она со своей подругой, и еще два русских офицера, вежливые улыбающиеся люди, совсем не похожие на "диких варваров". Вот этот снимок, опубликуйте и его, синьор — с подписью, что если те русские его увидят, и судьба снова занесет их в Марсель, то пусть знают, что в этом доме, адрес не изменился, им будут рады.

Болельщики "Ромы" приняли мои извинения. И пригласили впредь посещать матчи своего клуба — "чтобы вы, синьор Мазини, впредь не верили всяким слухам, и не писали чушь".

"Мессанджеро" не просто выплатила мне обещанный гонорар — но также и жалование за две недели, и командировочные, задним числом приняв меня в штат, так что теперь я не вольный стрелок. Причем буквально в тот же день мне сделали аналогичное предложение и от "Курьера" — но я вынужден был ответить отказом. А вечером мы с Габриэлой отправились в "Лючию" — и от моих денег остались крохи. Зато моя подружка выглядит как сама синьора Смоленцева на обложке журнала. И, вот женщины — еще и недовольна:

— Альфонсо, ну как я, такая красивая и нарядная, сяду на мотороллер у тебя за спиной, во всем таком летящем и в этой шляпке? Со следующего гонорара купи хотя бы "фиат-тополино" [38] Похож на наш ЗАЗ-965, "горбатый". . Или даже "лючию" — ты ведь теперь известная фигура?

И бросает взгляд на стену, где пришпилено знаменитое фото — синьора Смоленцева, в такой же шляпке с вуалью, садится в открытый автомобиль-кабриолет, у русских эта марка называется "победа", а у нас "лючия", выпускается на заводе "фиат" по советской лицензии. Цена как три "тополино" — но если мне и дальше будут так хорошо платить?

Жизнь прекрасна — и будет завтра еще лучше. И это, на мой взгляд, важнее, чем абстрактная "свобода", непонятно от кого и для чего!

Поль Матье, член ФКП.

Чертов американец! Надеюсь, он сейчас жарится в аду. Из-за него мне умирать — а я не хочу!

Я презираю сытую жизнь обывателей — сводимую лишь к довольству и сытости, еде и сексу. Ту, что готовил мне отец — преуспевающий владелец автомастерской. По воскресеньям он надевал медаль Сопротивления, как все наши соседи — а мне не выпало даже воевать с немцами, я был тогда слишком мал. Человек тем и отличается от животного, что у него должна быть Идея, Цель, ради чего надо жить. Быть причастным к великому делу — это и есть тот смысл жизни, который уже века ищут великие умы. И очень хотелось бы увидеть — во имя чего жил?

Мы удирали из Парижа, сменив "ситроен", увезший нас с бульвара Ришар-Ленуар, на "остин-16", поджидавший в условленном месте. Не то что я ненавидел нашего Генерала — но если он должен умереть ради победы самого справедливого коммунистического строя, значит так и должно быть. Так решили старшие товарищи — ведь тот, кого я знал как "месье Лекура" (ясно, что это имя не настоящее), был выше рангом, чем председатель нашего Комитета, по крайней мере он вел себя с ним как старший, когда забирал меня в свое подчинение. Наверное, он воевал еще в Сопротивлении — по-настоящему, а не как мой отец, и большинство моих соотечественников. Хотя иногда, по некоторым мелочам в его языке и манерам, мне казалось, что он не француз — неужели, русский? Штурмовые отряды — кому-то это название кажется "с душком", но ведь в войну в армиях многих стран, в том числе и русской, были штурмовые подразделения. Черный берет, красная повязка, самодельная дубинка — у кого-то были и "русские" дубинки, двойные, связанные цепочкой, страшное оружие в умелых руках. Мы поддерживали порядок на партийных мероприятиях, а еще били тех, на кого нам укажут, что он "ультраправый". И конечно, учились — тактике боев в городских условиях, минно-подрывному делу, основам конспирации, азам криминалистики. Стреляли из многих видов оружия — благо, Франция свободная страна, где стрелковых и охотничьих клубов избыток, немало конечно и таких, как "охотники за фуражками" у Тартарена — но нас учили, как настоящее армейское подразделение. Наши инструктора выглядели и говорили, как истинные французы — но очевидно, что люди из знаменитого "осназа", ученики самого Смоленцева, и не должны быть похожими на русских шпионов, как их изображают в кино. Даже в нашей ячейке были те, кто гораздо опытнее и старше меня — настоящие бойцы, кто дрались на улицах с "ультрас" сразу после Освобождения — когда наших товарищей похищали и убивали, ну и наши тоже не оставались в долгу. А после кризиса пятидесятого года настало что-то вроде перемирия — и не все в Партии были этим довольны, я сам слышал, что "СССР подобно тому как мы при Наполеоне, превратился в Империю со своим государственным интересом, вместо прежних лозунгов свободы, равенства, братства". Я вступил в ФКП в пятьдесят первом, после военной службы — был авиатехником по вооружению, хорошо знал пушку "испано" — потому, наверное, и выбрали меня.

Третьей была Адель, я также никогда не видел ее раньше, она присоединилась к нам уже в Париже. Хорошо знала город, в отличие от меня, истинная парижанка — в нашей команде она была разведчиком и связной. Вопреки мнению соседей, мы не были любовниками — сначала я даже думал, что она из тех девиц, кого совсем не интересуют парни. Поскольку не позволяла до себя дотронуться — и едва не пристрелила меня, когда я пытался ее обнять. Когда я узнал, что по документам мы будем изображать супругов из Бельгии, да еще и молодоженов — то первая моя мысль была, а как мы в гостинице в одну кровать ляжем, ведь два номера спрашивать будет никак нельзя?

"Месье Лекур" отделился от нас еще в Париже, отдав нам последний приказ, ехать в Гент, вот по этому адресу, ждать указаний. Я не понимал, зачем нам надо бежать из Франции сейчас, ведь если со смертью тирана начнется революция, то наше место здесь — но должна быть дисциплина, если хотим победить. Мы ехали по шоссе через Компьен, до бельгийской границы оставалось около полутораста километров. Адель молчала, и я произнес: