Сергей Савелов - Я в моей голове

Я поинтересовался у Павла, знает ли он, как я могу зарегистрировать свои песни. Оказалось практически никак. Я никто. Обо мне никто ничего не знает. У меня нет специального литературного или музыкального образования. Я не состою в Союзе композиторов или Союзе писателей и скорее всего, никогда туда не попаду. Мои песни нигде официально не признаны и нигде не прозвучали. Мои стихи нигде не опубликованы. (Праздничный концерт в городе не показатель.) Вон Высоцкого все в стране знают и крутят на магнитофонах, но все это не официально. Знаменитые в стране поэты-песенники есть, но они тоже мыкаются, если не состоят в Союзах. Правда, некоторые из них печатались или работают с популярными группами. У популярных групп уже есть имя, репутация, признание и они имеют возможность преодолевать художественные советы и соответственно, регистрировать песни в ВААПе. Это у поэтов и композиторов, типа Пахмутовой и Добронравова, обласканных властью, нет проблем. Значит, мне в ближайшее время не светит зарабатывать на песнях из будущего. Надо создавать себе имя и выходить на популярных исполнителей. Или искать влиятельного покровителя в верхах. Хотя, можно в виде эксперимента, предложить Пашиным ребятам предложить купить песню для кабака. Все равно, надо попросить Павла подготовить партитуру для моих песен. Это я и предложил Павлу:

— Паша, у меня есть несколько готовых песен. Одну из них, я готов предложить вашему ансамблю, можешь от своего имени. Только надо составить партитуру на них.

Паша радостно вспыхнул. А потом смутился:

— Твои песни, пусть и будут твоими, — и продолжает: — можно попробовать предложить. Новое всегда нас интересует. Надоедает одно и то же лабать. Только надо Женю позвать, пусть послушает и оценит.

Я был не против Евгении Сергеевны. У нее, похоже, есть чутье на хорошие песни. Договорились на следующей встрече собраться втроем.

С Грузином опять довелось встретиться. Я шел по хозяйственным делам по просьбе мамы и внезапно повстречался с компанией Грузина на тропинке мимо стадиона. Рано или поздно это должно было когда-то произойти. Трудно не встретиться с человеком, если живем через два дома друг от друга, ходим в одну школу, в магазины и посещаем одни и те же места. Увидев меня, они остановились. Я внутренне подобрался. Отступать нельзя. Но и драться на узкой, скользкой тропинке с несколькими противниками — заведомо проиграть. Маневра нет и большой риск поскользнуться. Стоит кому нибудь из них ухватить меня за одежду или повалить, моя скорость не поможет мне. Запинают. Надо их растаскивать. Им узость тропинки, лед под ногами и теснота, тоже будут мешать. Не забыть о подлости Грузина. Будет проигрывать — может ткнуть в толпе, чем нибудь острым. Значит, надо гасить его одним из первых. Все эти мысли вихрем пронеслись в голове.

Из остановившейся компании вперед вышел Грузин и остановился, поджидая меня. Остановился пред ним.

— Хорошо, что он сейчас один, — промелькнула мысль. — Есть шанс.

— Ну вот и встретились, — произнес он, внимательно оглядывая меня исподлобья.

Я пожал плечами — зачем отрицать очевидное. Закончив всматриваться в меня, Грузин принял какое-то решение.

— Отойдем, поговорим, — кивнул на городошную площадку, находящуюся рядом с тропинкой.

— Давай, — соглашаюсь и двигаюсь за ним. — Хоть и поддатый, но вроде, драться он не намерен пока, — отмечаю про себя.

Перелезли через невысокую ограду площадки. Грузин сел на судейский столик, поставив ноги на скамейку и показал головой на место рядом. Я остался стоять в двух шагах от него, прислонившись к забору. Он закурил и поднял на меня глаза:

— Ты знаешь, что мы могли бы сейчас тебя замесить?

— Спорный вопрос. Может быть, а может и нет. Сейчас бы я дрался по-настоящему, мог бы кого нибудь и покалечить, — уверенно заявляю.

— Такой крутой? Так в себе уверен? — Грузин напрягся и некоторое время меряемся взглядами.

— Уверен, — смотрю в глаза. Грузин первым отвел взгляд и заметно расслабился.

— Чего ты хочешь? — уже устало спрашивает, опустив голову и сплюнув.

— Я тебе уже все сказал, еще в школе, — отвечаю и не расслабляюсь.

— И перед этими сопляками извиняться? — снова вскидывается.

— Теперь, это уже не обязательно, — пожимаю плечами. Понимает ведь, что синяки Орла отомщены. — Я не хочу вражды внутри поселковых. От этого хуже всем. Ведь мы раньше, если и не дружили, то уживались все мирно и поддерживали друг друга при необходимости, — поясняю свою позицию.

Помолчали.

— Рано или поздно можем схлестнуться толпа на толпу и не факт, что вы победите — нас больше. А ты вспомни — сколько у тебя в поселке и городе врагов и обиженных вами, в том числе взрослых ребят и мужиков? — продолжаю убеждать.

Опять молчим.

— Что ты предлагаешь? — спрашивает.

— Хочет от меня услышать предложение, как ему выпутаться из того положения, в которое сам себя загнал, — понимаю я, — а уж принимать или не принимать его, решать ему.

— Если ты согласен прекратить вражду, нам надо просто в общественном месте, на глазах у всех, просто поговорить и мирно разойтись, — предлагаю.

Опять Грузин задумался. Наконец принял решение.

— Ладно, на ближайших танцах поговорим, — объявляет и протягивает руку.

Жмем руки, но я настороже и по-прежнему жду подвоха. Обошлось. Поворачиваюсь и собираюсь перелезть через забор. Его ребята, смотрю, тоже расслабились. Наверное, ждали в напряжении, чем закончится наша встреча.

— Подожди, — слышу за спиной. — Что ты говорил тогда о моем будущем?

— Надо же, услышал? Я думал, ему было не до того, — удивляюсь и поворачиваюсь к Грузину.

Смотрю ему в глаза и размеренно начинаю:

— Школу ты окончишь со справкой. Но об этом ты и сам догадываешься. Получишь от ДОСААФ права водителя и поработаешь водителем на грузовой машине. Но работать тебе не понравиться так же, как и учиться. Будешь пить и прогуливать работу. Уволят или снимут с машины. Будешь менять места работ и продолжать выпивать. Друзья уйдут в армию, сядут или женятся. С тобой останутся одни опойки и твоя Наташка. Наконец, ты попадешься на краже кур из ясель, — киваю на виднеющееся через голый парк бледно-желтое задание. — Тебе дадут два годы зоны. На зоне тебе опустят почки или ты их простудишь. Умрешь, не дожив до сорока лет, один в голой комнате коммунальной квартиры от болезни почек. Всеми брошенный, опустившийся и забытый. Даже Наташка тебя оставит. Вот такое будущее тебя ждет. Можешь мне не верить. Но знай! Будущее не определенно. Ты можешь его изменить, если изменишь свои взгляды на жизнь, себя, свои привычки. И следи за почками. И еще! Это я рассказал только тебе. Не хочу тебе такого конца. Так же я не хочу, чтобы про это узнали кто-либо еще.