Виктор Сиголаев - На все четыре стороны [litres]

И вдруг…

Я в оцепенении падаю на удачно подвернувшуюся лавочку.

И замираю, потому что неосознанно боюсь вспугнуть неожиданно возникшее новое ощущение.

Это целое море, это океан, это просто вселенная счастья!

Я вдруг почувствовал, как на меня буквально обрушивается, сминает меня и корежит лавина неуправляемой радости. До звона в ушах. До слез и оцепенения. До бездумной неуправляемой эйфории, в какой-то момент отключающей способность мыслить адекватно.

Сможете ли вы такое представить? Надеюсь на это.

С того мгновения память о той вспышке осознания счастья я ношу с собой всю свою жизнь. В качестве эталона. В качестве платиново-иридиевого мерила всего сущего, данного мне судьбой в ощущениях. Такой необъяснимой радости и острого чувства сопричастности с мировой гармонией я не испытывал больше никогда! Видимо, уже и не испытаю. Это чувство было просто невыносимо огромным для моих десяти лет. Неподъемным. Незаслуженно грандиозным. И оно все принадлежало лишь мне.

Унести бы только этакий воз радости!

Так и сидел я тогда на лавочке битый час, любуясь городом и просто купаясь в этом невероятном ощущении счастья. Рискуя очередной раз огрести от матери люлей за несанкционированное опоздание к обеду.

Скажете, сумасшедший мальчик? Может быть, может быть…

Да, сейчас я ассоциирую те волшебные эмоции не только с фактором своего беззаботного малолетства, но и с тем окружением, в которое был погружен для полного ощущения себя счастливым. С обществом, со страной. С развиты́м, не к ночи будет упомянут, социализмом, коим пугают сейчас детей интеллектуалы-демократы.

Можете звать меня «совком». Не обижусь…

Мне скажут: «Сам же плевался по поводу «элитной» школы для советской знати».

Да, плевался. И еще могу назвать с десяток червоточин советской действительности, которые не просто бросались в глаза, они там жили на долговременной основе в форме закостенелых бревен! А кто сказал, что все тут идеально? Что счастье изливается на наши головы ровным и безукоризненным потоком? Манной небесной?

Вовсе нет!

Не все тут хорошо. Тут вам не лубочная картинка и не молочные реки с кисельными берегами. Только одно дело – пристально и целенаправленно изыскивать вокруг себя коварные изъяны, и другое – расти и взрослеть в ощущениях спокойствия и благополучия в масштабах целого государства.

Образно говоря, нужно для себя решить, что лучше – бочка меда с каплей дегтя или, наоборот, бочка дегтя с жалкими слезами меда в виде всевозможных продвинутых гаджетов, а также личного автомобиля-иномарки в придачу? Ответ на этот вопрос только на первый взгляд кажется очевидным. На самом деле он ох как непрост!

В нашем современном «сверхпродвинутом» обществе выпестовано уже несколько поколений эгоцентристов, не представляющих себя людьми без привычного айфона в потной ладошке. Не суть, что вокруг деготь и он слегка попахивает, – это дело привычки. А те несчастные, кто помнит «бочку меда» и может отличить деготь от сладкого нектара, постепенно уходят, вымирают, так и не оценив сполна по достоинству коварных прелестей вновь приобретенного капитализма. Таким вот естественным образом мы и имеем в нашей многострадальной стране в начале двадцать первого века то самое «наоборот» из вышеуказанной дилеммы, спорь ты или не спорь по этому парадоксальному поводу.

И вот вокруг уже все белое постепенно чернеет, а темное положено считать не таким уже и темным. Пусть даже и виртуально. Спасибо вам, коварные «о́кна Овертона»!

Плохо. И грустно, девочки.

А что, если эту махину безысходности действительно можно повернуть вспять, как намекала фантастическая Диана? Что, если существует хотя бы один шанс из тысячи сохранить мою страну в целости и сохранности?

Ну что ж, я готов.

«Всегда готов!»

– Наши люди в булочную на такси не ездят! – Ирина пристально рассматривала меня в ожидании объяснений. – Кто такая?

Диану, видимо, заметила на «Жигулях». Глазастая ты наша… кагэбэшница.

– Да так, пустяки! Знакомая это моя, с… Моссада, слыхала? Подбросила меня, понимаешь, с оказией. По дороге к израильскому резиденту. Все равно ей по пути.

– Ну-ну.

– А где Сан-Саныч? Почему не на татами, как обычно? Мне аж не по себе как-то.

– А он как раз с группой на обыске, часом, не того ли самого резидента шмонает? Куда подружка твоя поехала?

– Фи, мадмуазель. Ани ло мэви́н [6] Я не понимаю ( ивр .). «шмо-на-ет». Я взагали не розумию, що це таке? [7] Я вообще не понимаю, что это такое? ( укр .) Га?

– А серьезно, кто это тебя подвез? Дамочка такая… цветистая.

– Я бы сказал «пафосная», только у вас сейчас пока так не говорят. Эпоха, знаете ли, неподходящая. Та, не бери в голову, Ирина. Через полчаса ты ее и не вспомнишь. Гарантирую.

Ирина скептически покачала головой.

– Вообще-то на память я пока не жалуюсь.

– Не жалуешься? – прищурился я, рассматривая эту упрямицу. – Ну, давай поиграем.

Черкнул на обрывке газеты: «Дамочка на пафосе» и протянул бумажку Ирине.

– Что это, – заинтересовалась она.

– А это маркер. Зарубка для памяти. Узелок на твоем платочке. Ты, кстати, вообще платки носишь?

– У меня соплей гораздо меньше, чем у некоторых, – огрызнулась она, но бумажку взяла и опустила в карман своего нарядно-красного спортивного костюма.

А из другого кармана достала чистенький носовой платок и потрясла им у меня перед носом.

– Да понял я, понял, – усмехнулся я. – Не сомневался даже. Да и ты… умеешь быть убедительной. Ладно, проехали. Так ты говоришь, Козет с криминалистами работает?

– Ага. Логово твоего Татарина изучают под микроскопом. Я с ними сначала была, потом Пятый по рации меня сюда вытащил, тебя встречать. И впредь велел контролировать твою личность, между прочим! Ты что, вообще неуправляемый?

– Нормальный! – Я раздраженно плюхнулся на диванчик. – Контролеры хреновы. Пока друг друга пасти будем, злодей на дно уйдет, днем с огнем не сыщешь.

Ирина присела рядом.

– Сыщем, можешь не сомневаться. Тут еще такие дела. – Она пальцем осторожно потрогала мою шикарную шишку. – Болит?

Я в сердцах так мотнул головой, что действительно заболело. Точнее, сильнее стало болеть, да еще и задергало опять в затылке.

– Ничего у меня не болит! Украшение просто. Ботоксное.

– Какое-какое?

– Забей, – отмахнулся я. – Ты что-то там про какие-то дела говорила?

– Ну да, – переключилась Ирина. – По Кондратьеву есть информация. В городе он был за два дня до убийства. В центре.

– Так-так-так. И где конкретно?

– Конкретно – в павильоне Совета ветеранов, что на Матросском бульваре. Искал там председателя, подождал немного, не дождался и ушел. Ни с кем не разговаривал. Четверых установили, кто его там видел, их проверяют. И другие очевидцы вроде есть, ищем.