Владислав Морозов - Охотник на попаданцев [litres]

Туарег в синем остановился почти в самом конце коридора, у комнаты с номером «12», в отличие от других снабжённой шифровым замком. Кроме этого на двери не крупно, но вполне внятно было написано по трафарету «DANGER! DO NOT ENTER!», что чётко указывало на наличие за ней чего-то нехорошего.

Остановившись, кочевник что-то сказал Клаве.

Та что-то ему ответила.

На полу рядом с дверью лежал газовый резак, с помощью нехитрой системы шлангов подсоединённый к двум разноцветным баллонам, и тёмные сварочные очки, а сам шифровой замок был надрезан автогеном более чем наполовину – на соединении косяка и двери хранилища просматривалась свежая вертикальная борозда с неровными каплями остывшего металла.

Видимо, это и было то самое предполагаемое вместилище вожделенных «Крокетов».

– Жан, продолжай, – скомандовала Клава по-французски кому-то из своих ребятишек и добавила: – Как вскроете дверь – сразу же зовите меня.

– А если там какая-нибудь взрывная «секретка», именно на случай подобного взлома? – предположил я.

– Да с чего бы это? – проявила скепсис Клаудия. – Раз эти уроды начали вскрывать дверь, значит, шифра они точно не знали, но при этом почему-то были уверены, что им ничего не грозит…

Туарег в синем с интересом смотрел на нас, и на его хитрющей физиономии проявлялись проблески каких-то неоднозначных эмоций. Постоянные Клавины перескакивания с французского на русский (со своими ребятами она говорила по-французски, а со мной по-русски) явно вызвали у него какие-то смутные подозрения. Французский этот душман явно знал, а вот русский вряд ли…

– Работайте! – повторила Клава своим бодигардам.

После этого тот, кого она назвала Жаном, молча кивнул и начал снимать с себя автомат и всё лишнее.

– Что тебе сказал этот бандит? – в очередной раз поинтересовался я.

– Они держат данное слово, и для них материальные ценности важнее пленных. Тем более что про «Крокеты» была отдельная договорённость. Разумеется, я им не сказала о том, что это за боеприпасы. Хотя читать они умеют и уже сами поняли, что в эту комнату соваться не стоит…

– А мы пока чем займёмся? – спросил я, следуя по коридору назад, за Клавой и сопровождавшим нас «человеком в синем».

– Ясно чем. Пленным. Только, я так думаю, допрашивать его будешь ты, – ответила Клава.

Между тем туарег подвёл нас к ещё одной комнате с открытой дверью, внутри которой просматривались какие-то двухэтажные нары или койки, на которых сидели и лежали четверо связанных мужиков в форме британского образца.

Я уже обратил внимание на странноватую и, мягко говоря, неряшливую планировку этого укрытия – складские и жилые помещения здесь почему-то располагались вперемешку, на одном ярусе, а уж размещение здесь же хранилища атомных боеприпасов и вовсе не лезло ни в какие ворота.

Однако на двери с номером «12» не было никаких значков, указывающих на радиоактивность, а значит, этот склад изначально мог быть и вовсе не предназначен для хранения ядерного оружия.

Я вообще не очень понял, зачем оказались на авиабазе эти «Дэви Крокеты», которые являлись пехотным оружием ближнего действия?

Единственное разумное предположение – эти фиговины следовали через данный аэродром транзитом, да так здесь и застряли. По крайней мере, мне иных вариантов в голову почему-то не приходило…

Охранял дверь импровизированного «зиндана» очередной молчаливый воин в чёрном, с маузеровской винтовкой наперевес.

Сказав что-то часовому, «человек в синем» скрылся в помещении и очень быстро вернулся, вытолкнув в коридор перед собой растрёпанного темноволосого человека с царапиной на длинном, горбатом носу.

У этого мужика были дикие глаза, вытаращенные над глубоко засунутым в рот кляпом, а его руки были крепко и умело связаны за спиной сыромятным ремешком.

Без всякого сомнения, этот обряженный в светло-песочную рубашку из комплекта тропического обмундирования без знаков различия и грязные брюки из тёмно-синей джинсы тип и был нужным мне Робертом Норманом.

Во всяком случае, с фотографиями его физиономия более-менее совпадала.

– Где мы с ним можем уединиться? – спросил я у Клавы по-русски, нарочито громко, так, чтобы пленный нас услышал. Кажется, эффект был достигнут, поскольку взгляд пленника стал ещё более одуревшим.

Клава переадресовала этот вопрос туарегу в синем, и спустя пару минут мы втолкнули пленного в пустой, расположенный на расстоянии двух комнат от «зиндана», когда-то явно начальственный, а сейчас очень пыльный кабинет, освещённый тусклой лампочкой под грязноватым плафоном на потолке.

Четверть кабинета занимал основательный письменный стол с двумя тумбами, поблёскивающей потемневшими никелированными деталями настольной лампой, чернильным прибором в виде какой-то хищной птицы (скорее всего, имелся в виду белоголовый орлан, долбаный «символ американской демократии») и парой безмолвных телефонов, заваленный какими-то посеревшими от пыли бумажками. От бумаг ощутимо воняло плесенью.

Также в кабинете наличествовали кожаное кресло, шесть стульев и полки на стенах, заполненные лежавшими и стоявшими на них в полном беспорядке открытыми и закрытыми папками-скоросшивателями.

В дальних углах кабинета позади стола стояли потемневшие, обросшие серой пыльной бахромой (а может, это был какой-то грибок) флаги США и НАТО, а на стене позади стола висела под пыльным стеклом большая фотография в деревянной рамке, с которой улыбался какой-то пожилой, плешивый мужик в костюме и галстуке, с простецким, солдатским лицом. По-моему, это был американский президент Дуайт Эйзенхауэр.

Оглядевшись в этом, тоже носившем явные признаки поспешного бегства кабинете, я передвинул свою пистолетную кобуру с задницы на бок и положил тяжёлый ППШ на письменный стол, сдвинув заполненную чем-то невообразимо почерневшим стеклянную (а может, даже и хрустальную) пепельницу.

Потом я вытащил на середину комнаты один из стульев и усадил на него пленного. Затем взял ещё один стул и поставил его вплотную к дорогому товарищу Норману, спинкой вперёд.

– Ну, тогда ты беседуй, а я пока пойду, – сказала Клава и удалилась за «человеком в синем», непринуждённо разговаривая с этим «дитём пустынь» на всё том же непроизносимом наречии. Я понял, что вскрытие склада с «Крокетами» интересует её куда больше, чем пустые разговоры с «языком».

При этом, выходя, она деликатно прикрыла дверь кабинета снаружи.

Пленный часто моргал и смотрел на меня, похоже, ничего не понимая в происходящем с ним.

Я сел на стул перед ним, внимательно посмотрел «языку» в глаза и наконец вынул из его рта мокрый от слюны кляп. Пленный шумно выдохнул и закашлялся.