Евгений Красницкий - Отрок. Внук сотника: Внук сотника. Бешеный лис. Покоренная сила [сборник]

– Слушай, Петь. Так, может, Спиридон и в Турове натворил чего-то, а дядька Никифор его у нас спрятать решил?

– Запросто может быть, – охотно согласился Петька. – Такой чего угодно натворить может.

– Ладно, ты иди к Кузьке доспех примерь, а потом мы с тобой сходим, проверим, как Спиридон к приходу ладей приготовился. Если что, вразумим… Вдвоем-то справимся?

– Справимся, он, паскуда, еще и трус. Я слышал, как рассказывали: если дело к драке идет, так Спирька всегда смыться норовит.

Расставшись с Петром, Мишка отправился на поиски сестер – информацию надо получать из разных источников. Одно дело – мать с дедом, другое – сестры, у них на все проблемы иной взгляд, можно будет сравнить.

Искал сестер, а нашел мать. Она сидела на лавочке возле стены дома, держа на коленях какое-то шитье, а рядом, одной рукой подбоченясь, а другой опираясь на стену, стоял какой-то типчик – весь из себя благообразный, нарядный и самоуверенный донельзя.

По всему видать, это и был тот самый Спиридон. Приказчик, как на картинке: прилизанный, с короткой ухоженной бородкой, тонкими, закрученными на кончиках усиками. Розовая, с шитым серебром оплечьем рубаха, украшенные бисером сафьяновые сапожки…

Приторно улыбаясь, Спиридон что-то негромко говорил, время от времени наклоняясь к самому уху матери, а та совершенно явственно млела, тихо улыбаясь и медленно перебирая пальцами лежащую на коленях ткань.

«Тьфу, едрит твою … Ну скажите, ради бога, сэр, почему бабам нравятся именно вот такие прилизанные типы? Невооруженным же глазом видно, что дерьмо! Ох, я тебе, Спиридоша, портрет-то отрихтую, ласковый ты мой … Нет, нельзя мать расстраивать, а жаль.

Позвольте полюбопытствовать, сэр, а кто, собственно, в данный момент ревнует – вы или природный Лисовин? Подобное отношение к ухажерам незамужней матери более свойственно подростку, позвольте вам заметить! А в вашем возрасте, сэр … постыдились бы. Плевать! Не нравится мне этот тип, и все! Подросток ревнует, а я эту гниду насквозь вижу – полная гармония, едрена вошь. Матери, конечно, кайф обламывать не след, но …

Ничего, придумаем что-нибудь. Только бы он у гулящих девок какую-нибудь гадость не подцепил. Сифилис, слава богу, из Америки еще не привезли, но и без него добра хватает. – Интересно, Настена хоть триппер-то лечить умеет? Господи, о чем думаю! Ну, Спиридоша, чует мое сердце: добром мы с тобой не разойдемся».

Мишка, пока его не заметила мать, отшатнулся за угол и продолжил поиски сестер. Машка и Анька-младшая обнаружились быстро, но были заняты. Вернее, занята была Мария: с серьезным – «хозяйственным» – выражением лица разговаривала о чем-то с немолодой холопкой. Анька же топталась рядом, по-видимому, горя желанием встрять в разговор, но не находя для этого повода.

Разговор, похоже, и правда, был серьезный, поскольку немолодая женщина слушала Машку внимательно, и даже если и возражала, то делала это уважительно, а Машка с ней соглашалась, не чинясь. Деликатно дождавшись окончания разговора, Мишка подошел к сестрам:

– Здорово, сестренки! Ну, вы вчера моих богатырей в самое сердце поразили! Прямо околдовали! Они аж с коней слезть забыли, так и сидели, разинув рот.

Непривычные к таким комплиментам девы зарделись. Сегодня они были «не при параде» – в обычных рубахах из беленого полотна и головных повязках, но обе от Мишкиных слов расцвели так, что было просто приятно посмотреть. Впрочем, языкастая Анька нашлась с ответом быстро.

– Тоже мне, богатыри! Мальчишки прыщавые, было б кого околдовывать!

– Ну, чем богаты, тем и рады. Извините, других нет. А рассказали бы вы мне новости, девоньки, а то я почти месяц в Ратном не был.

Мишка был уверен, что главной новостью будет Спиридон, но, к величайшему своему удивлению, ошибся. То ли девы очень уж добросовестно отнеслись к своим новым обязанностям, то ли мать спрашивала с них не за страх, а за совесть, но сначала пошли исключительно хозяйственные темы, из зон ответственности Анны и Марии.

Мишка узнал, что жилье до ума не доведено: бычьих пузырей для окон нет, полатей и лавок не хватает, из-за чего часть народу спит на полу. Крыши до конца не покрыты, холопские дети не присмотрены – двое уже, чего-то наевшись, маются животами, а один подцепил какую-то коросту и так далее, и тому подобное. Это все было из зоны ответственности Машки.

Анька же, на которую, надо понимать, взвалили дела кухонные, обогатила Мишку информацией о том, что хлеб кончается, неизвестно, хватит ли до нови, но крупы, овощей, мяса и рыбы пока хватает. Огороды старые вскопали, но этого теперь мало, а подходящих мест для разведения новых поблизости нет. Холопы жрут в три горла, не напасешься, да еще Мишкину ораву кормить…

Все это можно было слушать до бесконечности, поэтому Мишка, с трудом выбрав паузу в словесном потоке, поднял «неубиенную», с его точки зрения, тему – Спиридон.

Тема действительно оказалась благодатной. И умница, и красавец, и такой вежливый-обходительный! Такой веселый, столько занимательных историй знает! Одет всегда опрятно, красиво. О себе должное понятие имеет: вежлив, но не подобострастен. Везде-то он бывал: и в Курске, и в Киеве, и в Турове… И по второму кругу: а собой хорош, а слова какие приятные говорит! Мишка уже начал подумывать, как этот фонтан заткнуть, как вдруг прозвучало:

– А дед, зверюга, его чуть не убил!

– Как это? – удивленно спросил Мишка и был вознагражден душераздирающим повествованием о визите сотника Корнея на Княжий погост.

Были там у деда какие-то дела (какие именно, сестрам было неинтересно), а сделав их, дед с погостным боярином Федором так загуляли, в такое буйство впали, что ну прямо половецкий набег учинили. Вышибли в боярском тереме две двери, разогнали прислугу, поломали в щепки мебель, лестницу, перила на крыльце и дедову деревянную ногу.

Новых ног погостный плотник сделал аж пять штук, но дед их все каждый раз браковал, и пьянка продолжалась дальше. Приехавший на Княжий погост Спиридон обнаружил следующую картину. Из-за забора боярского подворья в пять голосов на всю улицу гремел холопский хор, исполнявший песни похабного содержания, сам погостный боярин, стоя на карачках возле курятника, непонятно зачем шуровал внутри просунутой в щель жердью. При ближайшем рассмотрении оказалось, что в курятнике, словно петух, сидит на шестке совершенно несчастный погостный писарь, а под ним мечутся две напрочь рассвирепевшие свиньи, чью ярость боярин Федор упомянутой жердью и стимулировал.

Воевода же Погорынский граф Корней Агеич прямо посреди двора принимал ванну в конском корыте, одновременно дирижируя холопским хором, держа в руке вместо дирижерской палочки один из забракованных протезов. Этот же протез он запускал в голову каждому, кто по любопытству или за иной надобностью заглядывал на боярское подворье.