Леонид Жирков - 1855-16-08

- Будет исполнено.

- А с чем Вы пришли, поручик?

- Я собственно, господин полковник, не один пришел, а с Порфирием Исаевичем. Речь о денежном довольствии.

- Господа, давайте сделаем перерыв, а то от ваших суткодач гороховой колбасы, норм расхода перца и лаврового листа, уже голова кругом.

- Воля Ваша, Андрей Васильевич, а только вопрос этот очень важен. Со всех сторон важен.

- Согласен с Вами, согласен, но дайте передышку!

* * *

После того, как поручик Штейн чуть не довел до белого каления Ларионова выкладками о месячных и ежегодных выплатах кавалерам Георгиевских крестов и медалей разных степеней; подсчетом причитающихся походных, столовых, квартирных, разнице в окладах годового жалования офицерам в девятьсот шестнадцатом и восемьсот пятьдесят пятом годах, появился капитан Степанов.

Капитан, с разрешения командира полка, присел на лавку рядом с Гребневым и внимательно слушал окончание разговора. Наконец, 'выпив кровь' у Ларионова, финансист и хозяйственник удалились. Мезенцев пошел решать вопрос с питанием инородцев, Штейн, пошел расписывать ведомости.

- Уф! Ну, задали они мне жару! А, что Леонид Михайлович, 'минный крейсер' готов к постановке заграждения у берегов Отчизны милой?

Степанов не принял шутливого тона и начал, было, обстоятельный доклад, но был прерван Ларионовым буквально с самой первой фразы:

- Нет, нет, Леонид Михайлович, я Вас позвал не столько за тем, чтобы узнать, как обстоят дела в нашей 'минной дивизии', вопрос совсем другой и он гораздо глубже, нежели уничтожение вражеского флота. Дело не касается службы. Впрочем, это с какой стороны посмотреть.

- Внимательно слушаю Вас Андрей Васильевич.

- Я, Вас, Леонид Михайлович, мало знаю. Как Вы воспримете мои мысли, могу только гадать, извините за прямоту.

- Я тоже мало знаю Вас, Андрей Васильевич. Но отношусь к Вам после случая на совещании, там, у Нахимова, с большим уважением.

Ларионов поморщился.

- Пустое! Раз вы прикомандированы к полку, Вы мой офицер. А вот отношение Ваше к теперешней жизни, очень хотелось бы узнать.

- Вы хотите знать мои умонастроения, с целью привлечь меня к выполнению определенной миссии?

- Я уже говорил, что моё лицо, это открытая книга для Вас.

- Нет, просто у меня хорошая память, а с момента нашего первого разговора прошло всего четыре дня. Хотя они и были очень насыщены событиями, я помню все. Если Вас интересует, как я отношусь к наличию в России рабства, я выскажусь.

- Очень интересует. Если не трудно, начните с краткого рассказа о себе.

- Хорошо. Мой дед по отцу был ссыльным в Иркутскую губернию. Ходил в народ, если Вы помните такое выражение, и дошел до Сибири. Дед по материнской линии - бывший государственный крестьянин. Таким образом, к крепостному праву, у меня отношение самое негативное, хотя в моей родне перед отменой зависимости за помещиками не числился ни один предок. Семья у нас небогатая. Я в девятьсот первом, окончил Иркутское юнкерское. Вакансию выбрал в девяносто четвертый Енисейский полк. Учавствовал в несчастной Японской войне. Вместе с полком был в бою под Куангуалином. Был ранен. За время, которое провел в дороге к месту излечения, в город Новониколаевск, насмотрелся на наши железнодорожные порядки. Захотелось их исправить, простите мне такое юношеско-максималистское желание. Когда полк после войны выходил к месту квартирования, подал рапорт о желании учиться в Ковельской железнодорожной офицерской школе. Окончил школу в девятьсот шестом и получил назначение на КВЖД.

- 'Счастливая Хорватия'?* - с подковыркой спросил Гребнев.

- Да, именно так. - Не принимая шутливого тона полкового адъютанта, ответил Степанов и продолжил, - Из-за тех порядков, которые установило тамошнее руководство: воровства, присвоения казенных средств, и прочих мерзостей, я стал добиваться поступления в Корпус, надеясь предотвратить своими последующими действиями эти безобразия. В десятом году окончил курсы и получил назначение в Харбин. Служил при штабе Заамурского округа пограничной стражи.

- У генерала Мартынова?

- Да при штабе Евгения Владимировича. Политическим сыском не занимался, в основном

аналитическая работа в отделе противодействия хунхузам. Но и в 'острых акциях' пришлось поучаствовать. С четырнадцатого года, писал рапорта об отправке на фронт, когда удовлетворили, попал в Ваш полк. Знаю китайский и немецкий языки. Вот и все обо мне.

- Спасибо. В общем-то, более ничего, наверное, и не надо. Ну, что господа 'карбонарии', давайте разбираться с нашим "заговором".

* * *

Слово первым взял, ранее "допрашиваемый" капитан Степанов.

- Я извиняюсь, Андрей Васильевич, но надобно, чтобы Вы вполне представляли, какие

умонастроения имеются среди нижних чинов оказавшихся вместе с нами в столь необычных обстоятельствах.

- Любопытно. И что же Вы, Леонид Михайлович, взялись за жандармское ремесло?

- Андрей Васильевич! Меня в полк направил особый отдел штаба дивизии. В сферу моих интересов и служебных обязанностей, входит и изучение настроений нижних чинов. От того, что обстоятельства и время действия полка сменились другим театром, я не счел себя вправе освободить себя от обязанностей, возложенных на меня ранее. Если угодно,

______________________________________________________________________

* КВЖД, в это время руководил генерал Хорват, прославившийся мздоимством и казнокрадством.

то гораздо позже, в шестнадцатом году века двадцатого. В этом плане то, что произошло раньше, что позже, не могу до сих пор определиться. Двадцатый век, неожиданно превратился в век девятнадцатый, но обязанностей моих с меня никто не снимал...

- Вы не обижайтесь, пожалуйста, Леонид Михайлович, это я неудачно пошутил, совершенно не собираясь Вас обидеть. Так, что Вы хотели сказать?

Степанов достал блокнот, перелистнул несколько страниц, и начал высказывать свое мнение:

- Я нашел несколько человек из четвертой и шестой рот, которые согласились рассказать об умонастроениях нижних чинов. Думаю, что такие же мысли высказываются в других ротах и батареях, дело не в фамилиях и званиях, поэтому я их опускаю.

- И что же говорят у нас в ротах? - спросил Гребнев.

- Если разбить основную массу высказываний, на категории, то мысли нижних чинов делятся на три основные группы. Вопрос о земле, вопросы о продолжительности военной службы, вопросы, если так можно выразиться о легализации. К последней категории относятся рассуждения об отношениях с не родившимися еще родителями и с давно умершими для наших солдат родственниками.

Имеются еще вопросы профессиональных занятий: как-то сверхсрочная служба, работа по еще не существующим профессиям и специальностям. Это занимает людей гораздо меньше. Есть еще и чисто ностальгические высказывания с сожалением об утраченных семьях. Но это касается, я думаю, всех нас.