Роман Грачев - Край непуганых

Утром пушистый бедолага сдох. Кажется, у него были переломаны задние лапки. Может, он и протянул бы еще пару дней, но активные соседи по клетке изрядно его погрызли, ускорив агонию. Рассказывая эту историю, мой товарищ чуть не плакал — так переживал из-за крошечной божьей твари, которая только и умела, что грызть орешки, испражняться и размножаться. Свой поступок парень оправдывал тем, что у животных нет чувств.

К чему это я вспомнил?

Не знаю. Просто настроение было паршивое.

Хотите знать, что я делал в оставшееся время? А ничего. Гулял по городу. Дышал его воздухом, любовался зеленью. Наверно, я вернусь сюда, и не раз, но сегодня мне хотелось бежать. Уйти по-английски, ни с кем не прощаясь. Я даже выключил телефон для надежности. Я понимал, что бросаю тут ребят-земляков, которых сам же и взбаламутил, бросаю Святова, который пока не мог покинуть город самостоятельно, но ничего не мог с собой поделать. Неужели вы никогда не испытывали слабость? Простую человеческую слабость, когда нет никакого желания что-то решать? Если да, то вы меня поймете. Как говорил мой психолог, у которого я проходил реабилитацию после особенно сложных ролей, «надо взять себе время подрейфовать, а потом вернуться в строй».

Я уходил в дрейф.

Ровно в семь вечера я стоял на первой платформе железнодорожного вокзала и смотрел на восток — туда, откуда должен был появиться мой поезд. Неделю назад я приехал с запада, так что сейчас все должно быть наоборот. Я уеду прямиком в свою Москву . Билета у меня не было, потому что поезд отсутствовал в расписании. Я снова, как и в прошлую субботу вместе с Петровским, попытался найти его на электронном табло и на всякий случай даже справлялся у кассирши, чем немало ее удивил. По словам улыбчивой тетеньки, ближайший скорый на Москву ожидался только в одиннадцать вечера, а о том, который останавливается здесь в 19:05, она за пять лет работы слышит впервые.

И все-таки я был уверен, что он придет и я смогу в него попасть. Местные о нем просто не знают, он ходит сам по себе, как Летучий Голландец. Подтверждением этой версии служило то, что на перроне сейчас не было ни единой живой души. Только я.

Погода к вечеру испортилась. Над головой нависло тяжелое свинцовое небо. Вот-вот пойдет дождь.

19:03.

Я подошел к самому краю платформы. Рельсы уходили вдаль и прятались за поворотом примерно в километре отсюда. С детства люблю этот магический ритуал. В деревню к бабушке мы с двоюродным братом ездили на электричке, и я никогда не отказывал себе в удовольствии встать на край перрона и посмотреть, как локомотив появляется из-за поворота, приближается неспешно, приветственно взвизгивает. Вот он уже ближе, ближе, сбавляет ход, и я смотрю на него, затаив дыхание. Возможно, если бы я не стал актером, подался бы в железнодорожники.

19:04. Сердце мое бешено заколотилось. А вдруг все обман и иллюзия?

Нет, вон он, красномордый мой красавец. Ну, ползи к папочке. Я тебя заждался.

Словно услышав меня, локомотив издал протяжный гудок. Это была не «серебряная пуля», какие в изобилии рассекали воздух на здешних магистралях. Это был наш старичок-электровоз с забавной улыбкой имбецила. Расстояние между нами сокращалось, «морда» локомотива увеличивалась в размерах, за ним из-за поворота, как змейка в телефонной игре, выкатывались серые вагоны. Я трепетал. Почему-то вспомнилась песня Земфиры: «До свиданья, мой любимый город!». Каким же сентиментальным я становлюсь с возрастом!

Через минуту поезд с шумом прибыл на станцию. Электровоз, этот железный монстр, прогудел мимо меня, за ним с мягким металлическим стуком катились вагоны. На их бортах красовались таблички: «Уфа-Москва». Зашипели тормоза. Прекраснее звуков я в своей жизни не слышал.

Наконец, состав остановился. Дернулся и замер. Я ждал объявление по вокзалу о прибытии поезда такого-то, стоянка столько-то, но громкоговоритель на столбе молчал.

Дверь у ближайшего вагона, как и у всех остальных, открылась. Проводница в синей униформе и со свернутым желтым флажком выпрыгнула на перрон. Насколько я помню, стоянка — полчаса. Целых тридцать минут этот состав будет находиться вне времени и пространства. Я не знал, как это работает и почему это происходит, но мне было уже все равно.

Из соседних вагонов на перрон в футболках, спортивных штанах и шлепанцах высыпали курящие пассажиры. Они равнодушно оглядывали здание вокзала и переговаривались.

Я приблизился к двери вагона, пребывая в полной уверенности, что проводница меня остановит, потребовав билет. Но она не удостоила меня вниманием. Точнее, она бросила в мою сторону короткий взгляд, но посмотрела… СКВОЗЬ МЕНЯ! Затаив дыхание, я прошагал мимо девушки и очутился в тамбуре. Остановился у открытой двери, ведущей внутрь к плацкартным пассажирским местам. В вагоне было очень тепло. До меня доносились ароматы кофе и чая, разбавленные запахом несвежих носков. Обычное поездное амбре.

Я хотел войти. Я был уверен, что место для меня найдется без всякого билета. Но я застыл на месте как вкопанный.

Нет, черт… не может быть…

Я отошел назад, прислонился к стене тамбура. Сердце уже не колотилось — оно выпрыгивало из груди. Я поднял руки, вытер пот с лица.

Не могу я уехать. Не сейчас. После того, что я сейчас вспомнил, уже не могу. Почему не раньше, не позже, а именно в эту самую минуту?!

— Сережа! — донеслось с улицы. Я повернулся на голос.

У крыльца вокзала стояла Аня. Слева от нее переминался с ноги на ногу Костя Симанков. Он глядел на меня с укоризной. Справа и на пару шагов позади Павел Гринько, все в тех же шортах и футболке, сосредоточенно грыз ногти.

А ведь я был рад их видеть! И, кажется, я нашел уважительную причину никуда не ехать. Так Женя Лукашин, вспомнив про забытый у Нади ценный веник, стремглав помчался обратно на Третью улицу Строителей.

Я вышел из вагона (проводница оставалась безучастной), подошел к товарищам. Глаза Ани излучали такую любовь и тепло, что у меня ком в горле застрял.

— Милая…

— Ты собирался уехать?

— Хотел удостовериться, что…

Я виновато опустил голову.

— Как же так? — спросил Костя.

— Чувак, ты не прав, — добавил Паша. — Кто мне будет помогать пельмени лепить?

Аня обняла меня, уткнувшись лицом в плечо.

— Если бы не Костя, ты бы уехал. Он видел тебя вчера в ресторане. Не смей больше так делать… убегать не попрощавшись.

— Хорошо, не буду. — Я погладил ее по волосам. Не выпуская из объятий, обратился ко всем троим: — Ребята, у нас много дел. Я кое-что вспомнил.

На привокзальной площади у обочины нас ожидала машина — серый седан марки «хрен-ее-поймешь-где-собрана». Почему-то без водителя.