Владислав Савин - Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы

И две недели отпуска дома! В самое Рождество! И женитьба на Урсуле, моей верной Уш! И все что положено – торжество, стол, гости, подарки. Но были еще слова, сказанные Эрихом наедине:

– Когда придут русские, выбери офицера в чине постарше и живи с ним. Это будет лучше, чем если тебя будут валять целой ротой.

Он доверял своей Урсуле, что она не донесет на него в гестапо.

По завершении отпуска он узнал, что группа «Цеппелин» передислоцирована в Остенде. И летали они теперь на обычных «Густавах», а не на палубных Ме-155, не было больше у Германии авианосцев. А задача осталась той же – перехватывать над морем английские и американские самолеты. То, что Хартман умел и любил делать.

Армада бомбардировщиков была видна хорошо. Но впереди шли не меньше шести десятков «мустангов». И эскадрилья ушла в облака. Дальше выждали, рассчитав время, исходя из скорости, своей и противника, оцененной на глаз. Затем команда в эфире, двенадцать «мессеров» ныряют вниз. Бомбардировщики проходят слева, тысячи на две ниже, но почти под нами очередная группа «мустангов», нас пока не видят. Это настоящая удача!

В практически отвесном пике немцы врезаются в самую середину янки, открывая огонь. Враг застигнут врасплох – закладывая широкие виражи, «мустанги» пытаются скрыться, но больше десятка их горят. И крики «Хорридо!» в немецком эфире. И найденные после обломки десяти «мустангов» на земле.

Американцы тогда не преследовали, хотя могли бы. Но продолжили путь, снова собравшись строем на фланге бомбардировочной армады – вдруг эта группа была отвлекающей, и сейчас последует удар по «крепостям»? Отчего после Хартману пришлось услышать даже неприятные слова, что задача по существу эскадрильей не выполнена: заставить янки ввязаться в бой и растратить топливо, облегчив задачу последующим эшелонам перехватчиков, не удалось. Но генерал сказал, что минус десять «мустангов» – это еще большая помощь. А после, уже Хартману – победителя не судят, но дальше, или делай как приказано, или чтобы сбитых было не меньше.

Хартман и старался. За месяц на его личный счет было записано сорок три самолета, правда, с учетом сбитых «совместно», то есть когда индивидуального победителя из числа пилотов эскадрильи установить не удалось, и сбитых «предположительно», когда были основания полагать, что самолет подбит и упал, опять же, любым из двенадцати летчиков эскадрильи. Чужие личные счета Эрих трогать не решался – глупо обижать тех, кто прикроет тебя в бою! Хотя кригс-комиссар, которому тоже была большая разница, быть при простой авиагруппе или той, где служит национальный герой Германии, не раз уже предупреждал всех – если с их боевым товарищем что-нибудь случится, гестапо непременно найдет виновных. Но мер предосторожности мало никогда не бывает!

Вроде охота давала результат. Американские самолеты в зоне ответственности теперь встречались гораздо реже, англичане летали ночами, как прежде, но их перехват был делом истребителей-ночников. Жизнь снова казалась прекрасной, перспективы блестящими. И вот!

– Кто у нас специалист по русским асам?

Снова этот проклятый русский, с позывным «Иван», который преследовал Хартмана в Португалии! Теперь же их там целая эскадрилья, они сидят в Гавре и уже приносят кучу проблем. Надо их уничтожить или по крайней мере заставить убраться оттуда. «А вам, дорогой Эрих, после обещаю майорские погоны и Мечи».

Целая эскадрилья русских асов – ясно ведь, что на такую миссию никто «зеленых» пилотов не пошлет! За что мне такое наказание – и зачем покойнику Мечи? Впрочем, не все потеряно – в приказе ведь не сказано, что я должен расправиться с русскими в одиночку? И если уж начальство так заинтересовано в успехе, то пусть выделяет достаточно сил!

Восемнадцатого февраля две эскадрильи авиагруппы «Цеппелин» перебазировались на полевой аэродром под Руаном. Садились уже под вечер, чтобы не засекли американские разведчики, ходившие над районом. Весь следующий день сидели на земле, замаскировав самолеты – в отличие от Остенде, здесь в воздухе творился настоящий ад, американские бомбы разнесли все. Как рассказал местный майор, старший по аэродрому, в ближних деревнях, не говоря уже о городе Руан, не осталось ни одного целого дома, а на дорогах ни одного неразбитого моста. Так что здесь давно уже не более чем площадка подскока – а эскадры ПВО сидят гораздо дальше, однако у них очень хорошо получалось здесь ловить и добивать отставших. Теперь не выходит – из-за этих русских.

– Какие у них самолеты? – спросил Хартман.

– На вид, «як-девятые», – ответил майор. – И судя по летным данным, самая последняя модель [53] Р-40Q по скорости, маневренности, скороподъемности был ближе к Як-9У, чем к Як-9. .

– Опасный противник, – заявил Хартман с возможно более беззаботным видом. – Нам потребуются все силы, чтобы одержать победу.

Эрих Хартман был истинным германским рыцарем. И хорошо знал, как правильно одерживать победы. Ведь у каждого рыцаря должны быть кнехты, которых можно выпустить в бой вперед себя. И если они погибнут, не беда, это такой же расходный материал, как патроны, можно набрать новых – зато если они измотают и ранят врага, вот тогда можно вступить в бой и самому рыцарю, чтобы искренне заявить, что противник был убит собственноручно. А если бой пойдет не так, как предполагалось, то рыцарь может отступить, не марая чести – ведь он не был побежден, ну а кнехтам гибнуть – их долг!

А посему в бой первой пойдет вторая эскадрилья, которой теперь командовал барон Рогов. Ну а Хартман со своими подождет на высоте, когда враг будет ослаблен, и тогда нанесет последний, решающий удар. «Поскольку для рейха необходимо, чтобы эта победа была моей, национального героя Германии. Или кому-то из вас охота ближе познакомиться с гестапо? И вообще, раз я назначен командиром, то отдаю такой приказ – есть не повинующиеся, в боевой обстановке?»

Дураков не было. Неповиновение командиру в боевой обстановке – это смертный приговор. Эрих подумал, что, наверное, не стоило так все же со своими же товарищами по эскадрилье, чином не ниже его собственного – наверняка ведь злобу затаят и при случае отыграются? Но подумал, что если русский завтра его убьет – покойнику ничье хорошее отношение будет уже не нужно. Так что перетерпят. И ради рейха – я национальный герой или нет?

– Мерзавец! – сказал Рогов, когда Хартман вышел. – И ведь всю славу и честь припишет себе. Сам вступит в бой, когда все уже будет решено. Ладно же. Здесь найдется краска для зимнего камуфляжа?

– Мерзавцы! – хотелось взвыть Хартману, когда он утром увидел свой самолет. И ведь не обвинишь, напишут донос о непатриотизме!