Евгений Шалашов - Призраки Черного леса

— Господин Артаке, а можно его погладить? — поинтересовался конюх.

«Ты как, не возражаешь?» — посмотрел я на Гневко и, когда тот раздул одну ноздрю, кивнул старику.

— Ох ты, какой красивый, статный! — ворковал конюх, оглаживая гриву и потирая бока жеребца. Гневко, к моей тайной ревности, просто-таки разомлел от ласки. — Господин Артаке, может, его расседлать? Пусть отдохнет. Устал небось…

Гневко едва не заржал. Ему приходилось ходить под седлом целыми сутками. Бывало, у меня отваливалась задница, а ему — хоть бы хны. Все-таки боевой был конь, а не парадная кобыла для каких-нибудь праздничных выездов.

Но расседлать коня я разрешил. Мы никуда не спешили, а мне было нужно посмотреть на Томаса за работой. Не так уж часто я набирал себе слуг.

Томас довольно ловко для своих лет расстегнул подпругу, снял седло. Провел ладонью по спине:

— Чистенькая спинка, ни ссадин, ни потертостей. Молодец твой хозяин, бережет он тебя! А тут чего? Шрам! А вот и еще один! И еще… — Повернувшись ко мне, конюх укоризненно спросил: — Как же вы так, господин Артаке?

Я лишь развел руками. А что тут скажешь? В бою ведь не только мне перепадает, но и коню. И погибают кони значительно чаще, нежели всадники. И мой гнедой — что уж греха таить, жив до сего дня только потому, что его хозяин редко в атаки ходит, а больше командует. Виноват — теперь уже нужно говорить в прошедшем времени.

Гнедому же выговор конюха не понравился. Повернув голову к Томасу, слегка рыкнул:

— И-гр-р.

Получилось так убедительно, что Томас остолбенел. Очухавшись, конюх вытер вспотевший лоб. Поставив на место отвисшую челюсть, перевел дух. Покачивая от изумления головой, старик не сбежал, а принялся осматривать копыта. Придирчиво осмотрел каждое, потрогал подковы, пощупал гвозди, поскреб — нет ли где затаившихся гнойников, остался доволен. Но дальше ему опять пришлось удивляться. Перекинув уздечку через голову коня, Томас потянулся к пряжке:

— Господин Артаке, а где мундштук?

Старик держал в руках уздечку, где все вроде бы было на месте — повод, ремешки, но почему-то отсутствовали грызло и кольца.

— Потеряли, — равнодушно ответил я. — А может, Гневко перекусил и выплюнул.

— Перекусил? А…

Кажется, Томас был скорее готов поверить, что жеребец способен перекусить грызло, нежели в то, что на узде его никогда не было. Зачем засовывать ему в рот железяку, причинявшую боль? Мы с жеребцом и так прекрасно понимаем друг друга, а чужое непонимание переживем. Томас внимательно осмотрел уздечку, понял-таки, что к чему, и вымолвил:

— Я, господин Артаке, семьдесят с лишним лет на свете живу, но такого не видел.

— Так ты сам говорил, что конь умница, — усмехнулся я.

— Да я не про коня, а про хозяина. Кони-то, они все разумные, а люди не очень.

— Все когда-нибудь бывает впервые, — хмыкнул я, повторяя расхожую мудрость. — Ладно, вы тут пока без меня побудьте, а я пошел. Да, вот еще что, — обернулся я к Томасу. — Оказывается, у вас живет дочь прежнего хозяина? С чего вдруг такая щедрость?

— Жалко девку. Дома лишилась, родственников нет, — вздохнул Томас. — А замуж ее кто возьмет? Бесприданница и на рожу не шибко… Вот мы с Курдулой ее и приютили. Вы уж простите, что сразу не рассказали. Думали, вдруг да прогоните девку.

— А теперь, думаешь, — не прогоню?

— Вы — хозяин, — пожал плечами Томас. — Земля ваша и дом, где мы живем, он тоже ваш. Но я так скажу, что гнать не стоит. Убытков от нее нет. Вы же вроде бы нас с Курдулой на службу берете? Ну, коли мы при службе, то, пока живы, Кэйтрин прокормим. Раньше-то хуже было.

— Как хоть и жили-то? — заинтересовался я.

— Да так вот и жили, — вздохнул старик. — Огородик небольшой есть — репу с морковкой сажаем. Кур пять штук. Ну, я еще наловчился голубей силками ловить. Курдулу иной раз стряпать нанимали — на свадьбы там, на похороны. Меня мужики звали, если с лошадками что не так, — ну, кобыла разродиться не может, болезнь какая. Бедствовали, конечно, но с голоду не умерли.

— А дочка хозяйская на вашей шее сидела?

Верно, конюху не понравилась моя усмешка, и он принялся защищать нахлебницу:

— Почему же на шее? Она хоть и господская дочка, но не белоручка. И стряпала, и стирала. К тому ж девка — головастая. Советы всегда дельные давала. Она же, когда фрау Йорген слегла, все хозяйство по дому на себе тянула. Народ говорит — это фрейлейн Кэйтрин с ростовщиком торговалась. Мол, за усадьбу и землю он ей семьсот талеров отвалил, хоть красная цена не больше трехсот.

«Ах, Мантиз, злодей этакий, не постеснялся взять с меня целую тысячу!» — вяло посетовал я. Я до сих пор соизмерял здешние цены с теми, что были в Швабсонии. А там или, как здесь говорят, по ту сторону гор, усадьба с землей потянула бы тысяч на сорок, а то и на пятьдесят.

— Господин Артаке, если вы не спешите, можно я коня искупаю? — робко спросил Томас.

Возможно, старик и на самом деле хотел искупать гнедого, может, просто хотел уйти от неприятного разговора. Что ж, не буду настаивать, да и Гневко никогда не возражал против купания.

Я вернулся к флигелю. Обыкновенный одноэтажный дом, не каменный даже, а фахверковый. Думается, флигелем называли для солидности. И довольно-таки старый. У новых домов, сколько я помнил, деревянный каркас не торчит, а замазывается.

Задерживаться у входа и стучать я не стал, толкнул дверь.

Изнутри дом представлял собой именно то, о чем я думал. Единственная комната, с очагом посередине, грубый крестьянский стол, четыре тяжелых табурета, сундук и две лежанки. Одна — совсем узенькая, другая пошире. Здесь из каждого угла била нищета, но все было чисто.

Курдула лежала, а ее приживалка — или как там правильней обозвать? — выжимала мокрую тряпку.

— Ну, как ты там? — грубовато поинтересовался я, усевшись на ближайший табурет.

Девица посмотрела на меня таким взглядом, что будь ее воля — испепелила бы. Конечно, вошел без спроса, уселся, не дожидаясь приглашения. В другое время она поставила бы на место наглеца, но пять лет голодной жизни чему-то научили. Курдула же, приподняв голову, сказала:

— Да все бы ничего, господин Артаке, да голова побаливает.

— Может, лекаря прислать? — поинтересовался я, хотя и так знал, каков будет ответ.

— Да зачем лекарь? — возмутилась старуха. — Голова сама пройдет. Отлежусь до вечера.

— А рука? — настаивал я.

— Побаливает, опухла, но тоже ничего. Фрейлейн Кэйтрин холодненькое приложила, уже лучше. Завтра стряпать смогу.

— Ну, ты давай не торопись, выздоравливай. Спешить нам некуда, — поднялся я с места. Кивнул девице: — Пойдемте, фрейлейн Йорген, во двор. Пусть Курдула немного отдохнет.

Во дворике, куда мы вышли, я выцепил взглядом небольшую скамеечку, предложил: