Иван Оченков - Путь на Балканы [СИ]

— Курить вредно, — меланхолично ответил ему Дмитрий.

— Ага, ты давеча это и про водку говорил, но пить ее что-то не прекращаешь!

— Ты не путай, выпить у нас, дай бог, раз в месяц выходит, а козью ножку ты готов одну за другой смолить. Задымил нафиг!

— Дохтура сказывают, что табачный дым болезни отгоняет, — не совсем уверенно возразил ему Шматов.

— От твоего самосада даже тараканы дохнут.

Пока они говорили, извозчик закончил набивать трубку и потянулся за спичками. Но в коробке оказалась всего одна спичка, да и та, вспыхнув белым пламенем, тут же потухла.

— Вот холера! — чертыхнулся поляк и с надеждой оглянулся кругом. Увы, кроме двух москалей рядом никого не было. Можно было, конечно, отлучиться в лавку, но вдруг в этот момент случится клиент? В другой раз, он, возможно, не стал бы, и разговаривать с ними, но очень уж захотелось курить.

— Пшиячеле, машь запаувки? [22] Друг, есть спички? (пол.) — спросил он у Шматова.

— Чегось? — не понял вопроса солдат.

— Огоньку просит, — усмехнувшись, пояснил ему Будищев.

— Так ест, огень, — закивал головой извозчик.

— Есть, как не быть, — отвечал Федька и полез в карман за огнивом.

Меньше чем через минуту, он высек кремнем искру, и раздув трут протянул его обалдевшему от подобной архаики поляку. Тем не менее, старый способ оказался вполне надежным и прикурить получилось.

— Дзенькую, [23] Благодарю, спасибо (пол.) — поблагодарил извозчик затягиваясь.

— Спасибо – много, — заявил ему в ответ Дмитрий. — Лучше угости табачком этого малахольного. Да не тушуйся, я не курящий, а ему много не надо.

— Прошу пана, — засуетился поляк, оскорбившийся намеком солдата на жадность. — Тшестуйше. [24] Угощайтесь. (пол.)

— Вот спасибо, — обрадованно взялся за кисет Шматов и отсыпал себе ароматного табака на ладонь. — Спаси тебя Христос, добрый человек. А то ведь кой день, с куревом бедствую.

— Веж ещтще, не вахайще. [25] Берите еще, не стесняйтесь.

— Что, не сговорился с пассажиром? — поинтересовался Дмитрий, пока обрадованный Федька отсыпал себе в кисет свалившееся на него богатство.

— Так быва, то есть богаты, но бардзо скупы жид, [26] — Так бывает. Это богатый, но очень скупой еврей, (пол.) — пожал тот плечами и представился: — Мое име Ян. Ян Квинта.

— О как, а на трубе ты не играешь?

— Не, я не ест музыкем, — удивился их новый знакомый.

В этот момент, из управы вышел офицер, и извозчик тут же развернул к нему свой экипаж, потеряв всякий интерес к своим собеседникам. На этот раз клиент оказался сговорчивым и Квинта с шиком покатил его мимо вытянувшихся во фрунт солдат.

— Граф, а чего это пшек сказал, что он не мужик?

— Что? А вон ты про что. Нет, он сказал, что не музыкант.

— А про какую трубу ты его спрашивал?

— Да так, не бери в голову. Табачком-то разжился?

— Ага!

— А чего сам не попросил?

— Да я…

Между тем, старый еврей, которого так неудачно пытался подвезти Ян Квинта, продолжал идти к дому, стараясь не поскользнуться. Говоря по правде, он уже жалел, что отказался от услуг извозчика, но уж больно его задела наглость поляка. Начнись торг хотя бы с двадцати копеек, он легко бы сбил ее вполовину и уже, наверное, подъезжал бы к дому, но два злотых! Куда только катится этот мир?

— Пан Борух, это вы? — отвлек его от размышлений чей-то тонкий голос. — Здравствуйте!

— Что такое? — удивленно переспросил коммерсант, увидев перед собой хрупкую девушку, в старом тёмно-сером пальто и такой же невзрачной шляпке. — Простите, пани, не имею чести вас…

— Да как же, пан Борух, я же Геся. Геся Барнес!

— Геся…. Подожди-ка, да ведь ты, верно, дочка пани Ребекки Барнес?

— Ну конечно.

— Ой вэй, сколько лет, сколько зим! Я ведь не видел ни тебя, ни твоей достопочтенной матушки с тех пор как вы уехали. С тех пор маленькая Геся выросла и стала настоящей красавицей, а ведь казалось, что прошло не так уж много времени. Кстати, как поживает твоя матушка?

— Увы, достопочтенный пан Борух, мама умерла еще полгода назад.

— Какая ужасная новость! Мне так жаль, но скажи мне, девочка, что ты делаешь здесь одна?

— Так уж случилось, что мне пришлось покинуть наше местечко и вернуться в Бердичев.

— Одной?

— Ну да, у меня ведь больше никого нет.

— Подожди-ка, а разве в вашем местечке не было синагоги? А может там нет ни одного ребе, и совсем-совсем нет общины, чтобы позаботится о бедной сироте? Как же они отпустили тебя одну!

— Простите, пан Борух, — закусила губу девушка. — Но как раз от их забот я и уехала.

— Уехала от забот? Ну конечно, дела у вас, судя по всему, шли неважно, а когда пани Ребекка покинула этот мир, то ты осталась бесприданницей. Так ведь?

Ответом старому негоцианту был только кивок, а он, переведя дух, продолжал:

— И тогда кагал [27] Кагал – еврейская община. решил найти тебе мужа?

На этот раз не последовало даже кивка, но старик был опытен и даже где-то мудр, а потому понял все сразу.

— И тот, кого выбрали старейшины, не пришелся к тебе по вкусу? Ну конечно, вряд ли они выбрали жгучего красавца с приличным капиталом и москательной лавкой в придачу. Девочка моя, но в том ли ты положении, чтобы перебирать?

— Простите, пан Борух, — закусила губу девушка. — Но я не хочу связывать свою судьбу с этим дурачком Моше, только оттого, что так решила община.

— Ой вэй, но что же ты будешь делать?

— Пан Борух, — решилась, наконец, Геся. — Я знаю, вы добрый человек и вас, наверное, послал на эту улицу сам Господь. Вы не могли бы мне помочь?

— Тебе нужны деньги? — понимающе кивнул старик.

— Нет, — вспыхнула девушка. — Мне нужна работа!

— Что?!

— Мне нужна работа. Я готова делать что угодно. Стирать, мыть полы, ухаживать за больными. Просто я хочу заработать себе на жизнь.

— Вот оно что. Но что ты умеешь делать?

— Я же сказала…

— Нет, ты сказала, на что ты готова, но вот что ты умеешь? Ты очень молода и хороша собой, тебя могли бы взять служанкой в хороший дом или, может быть, даже гувернанткой, но справишься ли ты?

— Чтобы стать гувернанткой нужны рекомендации, — тихо проронила Геся и потупила взгляд.

— Азохен вэй! — вскипел старый еврей. — Да рекомендации еще далеко не все! Нужно быть хорошо одетой, нужно уметь вести себя в приличном обществе. Нужно, наконец, что-то знать самой, чтобы учить этому детей. У тебя есть образование?

— Нет, конечно, но матушка пока была жива, занималась со мной. Я умею писать и считать, говорю по-польски, по-русски, и немного по-французски. Еще я умею шить…

— Так, гувернантки из тебя точно не выйдет. Служанкой еще можно, но у нас тут не Варшава и даже не Киев.

— Я хочу пока остаться в Бердичеве.