Иван Оченков - Путь на Балканы

— Ладно, закончим перекличку, а то может еще кого нелегкая унесла.

Но не успели они продолжить, как перед ротой появились запыхавшиеся Дмитрий с Федором.

— Разрешите встать в строй, господин фельдфебель?

— Где вас носило обормоты?

— Так это, вы же сами велели Шматову сапоги справить…

— Что?

— Ну, да, так и сказали, дескать, хоть из-под земли, но достань, не позорь роту!

— И как, достали?

— Так вот, будьте любезны, в лучшем виде!

Действительно, на ногах испуганного солдата вместо всегдашних опорок красовались новенькие сапоги. Может и не совсем такие, как утерянные на достопамятном смотре, но все же вполне годные.

— Это где же ты их раздобыл? — прищурился Фищенко.

— Как и велено было — под землей! — Невозмутимо отрапортовал Будищев. — От того и сразу сигнал о перекличке не расслышали.

— Отставить веселье, — вмешался Завадский, услышавший смешки в строю, — продолжайте перекличку, а опоздавших накажите своей властью.

— Так точно, ваше благородие! — вытянулся старый служака. — Будьте покойны, не возрадуются.

После построения фельдфебель подозвал к себе провинившихся, и недолго думая отпустил Шматову крепкого леща, от которого тот отлетел в сторону. Затем обернулся к Будищеву и с угрозой в голосе спросил:

— А теперь говори, как на духу, где были?

— Сапоги искали, — стиснув зубы, ответил Дмитрий, держа руки по швам.

— Вместе со студентами?

— Они нас только подвезли немного.

— Куда подвезли?

— До соседней деревни. Тамошний сапожник взялся сапоги Шматову стачать недорого.

— Тьфу! Не могли в Семеновке сговориться?

Весь вид Будищева выражал искреннее раскаяние, дескать, не догадались. Фельдфебель в ответ только покачал головой, потом показал провинившимся два пальца, показывая, сколько каждый получит внеочередных караулов и махнув рукой.

— Ступайте, да смотрите больше не попадайтесь!

Едва муж повез квартирующих у них солдат в город, Ганна, принарядившись, направилась навестить куму. Совсем уже оправившаяся после болезни Оксана снова осталась одна. Она была уже большой девочкой и понимала, куда именно направилась мачеха. Но она к тому же была неглупой и потому помалкивала о своих догадках. К тому же она любила одиночество и была даже немного рада, что дома никого нет.

Присев на скамейку в своем углу, Оксана открыла свой сундучок и принялась перебирать содержимое. Вот тяжелые мониста, доставшиеся ей от матери. Вот ленты, привезенные из города отцом. Вот деревянная куколка, искусно вырезанная нескладным солдатом Федей. А вот ее главное сокровище — маленькое овальное зеркальце с ручкой. Это Его подарок. Дмитрия. Ей до сих пор никто ничего не дарил, кроме отца, разумеется. Дмитро, как она его называла, очевидно, тоже не собирался, но заметив, как она наблюдает за его бритьем, понял это по-своему и, закончив, протянул зеркальце ей. Восхищение девушки впервые увидевшую свое отражение не в ковше для умывания было так велико, что он засмеялся и махнул рукой, дескать, дарю.

Вдоволь налюбовавшись на себя, она отложила зеркало в сторону и задумалась. Оксана знала, что русские солдаты скоро отправятся на войну с турками и что, скорее всего, Дмитро она больше не увидит. Это печалило ее, но девочки в ее возрасте не умеют заглядывать в будущее слишком далеко. Она просто думала, что их постоялец самый красивый, храбрый и добрый человек, которого она только знала. И если бы они вместе прошли по улице, держась за руки, все знакомые девчата ахнули бы от зависти. Ее мечты были, впрочем, бесхитростны и целомудренны и не шли дальше этого. Но и от них так сжималось сердце и сладко ныло в груди, что девочке казалось, что она вот-вот задохнется. Однако на грезы у нее было не так много времени. Мачеха ушла, а хозяйство ждать не будет, и Оксана побежала управляться со скотиной. Задав корму животным, девочка вышла из хлева и вдруг сердце ее екнуло. Прямо на нее смотрел тот самый солдат, что напугал ее зимой. Все та же неестественная улыбка и недобрый взгляд. Все те же короткопалые, заросшие рыжими волосами руки. Если на Дмитрии форма сидела как влитая и казалась очень красивой, то этого солдата мундир делал просто отвратительным. В нем он выглядел представителем какой-то неведомой злой силы, и потому казался еще страшнее.

— Ну, что ты, испугалась, глупая, — сказал он каким-то скрипучим голосом, — я тебе гостинца вот принес…

Оксана пристально глядя на незнакомца, попятилась к хлеву. Тот, поняв ее намерение, быстро шагнул вперед, и хотел было схватить девочку за руку, но она увернулась и опрометью бросилась бежать. Но солдат ловко подставил подножку, и она рухнула как подкошенная. Тот туже навалился сверху и, зажав ей рот руками, потащил внутрь хлева. Руки его пахли так же отвратительно как и он сам, так что девочка едва не задохнулась. Тем не менее она не собиралась сдаваться без боя и тут же вцепилась в палец зубами. Этого нападавший не ожидал и, вскрикнув, на секунду выпустил свою жертву. Та тут же испустила истошный крик, но негодяй ударил ее и заставил молчать. Сил сопротивляться больше не было и Оксана, содрогаясь от рыданий, чувствовала лишь, как насильник задирает на ней подол, как его отвратительные липкие пальцы скользят по ее ногам. Казалось, что спасения нет, но внезапно все прекратилось. Кто-то рывком стащил с нее нападавшего и отшвырнул в сторону. Девочка не понимала что происходит, и лишь продолжала плакать, инстинктивно пытаясь прикрыться.

Еще на построении Дмитрия охватило какое-то мрачное предчувствие, а увидев полное неудовлетворенной злобы лицо Хитрова, он всерьез забеспокоился. Пока фельдфебель отчитывал их с Федькой, он просто места себе не находил и когда тот наконец отпустил их едва не бегом кинулся к выгону где стояла хата Явора.

— Граф, а Граф, — спросил поспешавший за ним Шматов, — а как ты догадался, что перекличка будет?

— Как-как, — пробурчал тот в ответ, — каком кверху! Ротный в последнее время как наскипидаренный бегает и унтера вместе с ним. Ежу понятно, что лафа заканчивается, и скоро выступаем, а значит, будут гайки закручивать!

— А я думал ты с барчуками в Бердичев пойдешь…

— Чего я там не видал?

— Ну, как же, Штерн угощение выставить обещался, еды господской…

— Тихо! — прервал словоохотливого приятеля Будищев.

— Чего?

— Что это за шум в сарае? — подозрительно спросил Дмитрий и, недоговорив, кинулся на источник звука.

Широко распахнув дверь, он увидел картину, от которой его на секунду замутило. Обезумевший от животной страсти Погорелов подмял под себя девочку и, задрав на ней юбку, пытался распоясаться. Недолго думая, солдат схватил насильника за шиворот и, оторвав от жертвы, въехал кулаком в печень, а когда противник согнулся от удара, от всей души добавил коленом. Свалившийся как подкошенный писарь, завыл и попытался вскочить, но запутался ногами в спущенных шароварах и снова грохнулся. Дмитрий хотел было добавить педофилу ногой, но заметив какое-то смазанное движение сзади, резко обернулся. Оказалось что это был его приятель Федька подхвативший стоящие в углу вилы и смотревший на происходящее совершенно безумными глазами.