Иван Оченков - Путь на Балканы

— Михалыч, ну что ты из меня жилы тянешь! Ты ведь сам видишь, как люди надрываются. Если их не кормить нормально, они ведь ноги протянут.

— С одной стороны это верно, однако не слишком ли вы усердствуете?

— А вот когда в бой пойдем, тогда и увидим, у кого будет потерь меньше.

— Рядовой Филимонов, готов, — доложил закончивший окапываться солдат.

— А остальные? — с нехорошим прищуром обвел их глазами Будищев.

— Сейчас закончим, господин унтер! — вразнобой пробурчали отставшие, и с удвоенной энергией взялись за лопаты.

— Смотрите мне, — посулил он, — кто отстанет, будет копать окоп для стрельбы стоя… верхом на лошади!

— Какой кошмар, — покачал головой Гаршин, и собрался было уходить.

— Кстати, — крикнул ему вслед Дмитрий, — если что Линдфорс с Самойловичем под присягой подтвердят, что солдаты моего взвода целый день занимались боевой учебой и просто физически не могли никуда отлучиться!

— Нисколько не сомневаюсь, — со вздохом отвечал ему вольноопределяющийся и отправился к своему подразделению, которое тоже училось, хотя и не так интенсивно.

— Правильно не сомневаешься, — про себя подумал Будищев, смотря в спину уходящему товарищу. — За бараном-то твои ходили и если они, сукины дети, следы как следует не запутали, то я с них сам шкуру спущу!

Полковому начальству, впрочем, было мало дела до жалоб местных крестьян. Нет, если бы кого-то убили или ограбили, то дело расследовалось бы со всей возможной тщательностью, но пропавшая во время боевых действий овца… да вы что, смеетесь?

К тому же у них было немало других забот. Одной из них был неизвестно зачем недавно прибывший из ставки жандармский штабс-капитан [76] До 25 ноября 1884 года чины в отдельном корпусе жандармов были пехотными. Вельбицкий. В прибывшем вместе с ним предписании было указано о необходимости оказывать ему всяческое содействие, но ни слова не говорилось о характере данного ему поручения. Сам же Вельбицкий производил впечатление человека легкого и даже, можно сказать, игривого нрава. Несмотря на голубой мундир и обычное среди офицеров к нему предубеждение, он быстро сошелся с полковым обществом. Рассказал множество свежих историй и скабрезных анекдотов, и всегда с готовностью выслушивал таковые в ответ, сопровождая особенно удачные заразительным хохотом. Особенно близко он сошелся с продолжавшим оставаться в полку американским репортером Мак-Гаханом и полковым адъютантом Линдфорсом-старшим. Их часто можно было видеть вместе, объезжающими окрестности. Причем поручик, как правило, выполнял поручения начальства, журналист собирал материал, а жандарм… да кто его знает, чем он был занят!

Война между тем продолжалась своим чередом. Недолгое затишье после сражения у Кацелева и Аблаво сменилось лихорадочной деятельностью. Османскую армию принял прибывший из Стамбула Сулейман-паша, получивший вместе с назначением твердый приказ: отбросить противостоящий ему Рущукский отряд и деблокировать осаждённую Плевну.

Русское командование, в свою очередь, было полно решимости этого не допустить и с целью определения направления главного удара османов решило провести несколько рекогносцировок. Одна из них была поручена командиру Нежинского полка Тинькову. Как это обычно бывало, выделенный ему отряд состоял из надерганных отовсюду подразделений, командиры которых, в большинстве своем, в первый раз видели друг друга. Две роты были из его полка, три из Болховского, а также четыре сотни тридцать шестого Донского казачьего и два эскадрона Лубенского гусарского полков. Кроме того им было придано два орудия из Донской батареи и две картечницы прикомандированные к болховцам.

Вся это сборная солянка двинулась по направлению к деревне Костанце, имея целью выяснить, нет ли там главных сил неприятеля. Впереди двигались две сотни донцов, затем гусары с артиллерией, после них остальные казаки и пехота. Дорога проходила по довольно ровной местности, что не часто случалось в этих местах, однако с двух сторон была стиснута глубокими оврагами, и если бы какой-нибудь решительный турецкий командир обнаружил эту движение и устроил там засаду, нашим могло прийтись худо.

Первыми, впрочем, неприятеля нашли казаки. Подойдя к распадку, на дне которого протекал Соленик, они заметили небольшой турецкий отряд, состоящий из пехоты и конницы. Причем конница уже перебралась через реку, представлявший собою скорее широкий ручей, нежели серьезную водную преграду, а пехота, которой вода приходилась по пояс была еще занята форсированием ее. Командовавший авангардом подъесаул Родионов, недолго думая, выхватил шашку из ножен и крикнув своим казакам: — В атаку марш-марш, [77] Марш-марш — Команда для кавалерии идти в атаку. — первым полетел на врага. Станичники, разумеется, последовали за ним и, подбадривая себя свистом и гиканьем, яростно обрушились на врага. Турецкие кавалеристы, совершенно не ожидавшие нападения, едва успели схватиться за свои винчестеры, как на них налетела атакующая лава. Немногим из них удалось сделать хотя бы по выстрелу до той поры, когда подскакавшие казаки перекололи их пиками. Но абсолютное большинство, и, не подумав о сопротивлении, бросились назад в реку, в тщетной попытке спастись. При этом они смяли и расстроили своих же пехотинцев, да так, что в воде и на берегу образовался затор из паникующих черкесов, албанцев и аскеров, так что нельзя было и думать об отражении русского нападения.

Поведя казаков в бой, Родионов, впрочем, не забыл послать нарочного к Тинькову, с известием о сложившейся ситуации. Полковник, чертыхнувшись про себя, приказал пехоте ускорить шаг, и послал лубенских гусар поддержать казачью атаку. Однако, когда эскадроны подошли к месту схватки, все было уже кончено. Османы были большей частью порублены, многие, в попытке спастись, утонули в Соленике, и лишь некоторым удалось спастись. И теперь эти счастливчики со всех ног бежали к деревне, оглашая окрестности паническими криками.

Тем временем, поймавший кураж подъесаул решил не терять ни секунды. Обе казачьи сотни сходу переправились через реку и на рысях пошли к Костендже. Увлеченные всеобщим порывом гусары последовали за ними, так что когда пехоты вышла, наконец, к берегу, русские кавалеристы были уже на окраине деревни.

Как оказалось, она тоже была занята небольшим турецким отрядом, но если у переправы османы были застигнуты врасплох и не смогли оказать должного сопротивления, то в Констанце турецким офицерам удалось сохранить порядок, так что когда донцы и лубенцы ворвались в деревню, их встретили дружные залпы засевших в домах аскеров. Их огонь оказался настолько плотен, что атакующие были вынуждены развернуть коней и, неся потери, спешно выйти из боя.