Александр Чернов - Одиссея капитана Балка. Дилогия [СИ]

Я обязательно Вам его представлю. Как только он вернется в Россию: сейчас Василий Александрович выполняет за границей некие поручения деликатного свойства, о которых даже Вас я пока не могу проинформировать. За что покорнейше прошу меня извинить.

— Итак, мой дорогой Август, впереди нас ожидает нечто очень интересное, а именно — Великий Байкал и переправа через него на железнодорожном паромо-ледоколе. Лично мне очень интересно взглянуть на это великобританское детище «трепетной дружбы» турецкоподданного грека и российского финансового гения, — Альфред фон Тирпиц тонко улыбнулся, хотя глаза его и продолжали излучать некую холодную озабоченность.

— Вы имеете в виду господ Захарофа и фон Витте, мой адмирал?

— Естественно. Кстати, это первый случай, когда Захароф выступил посредником при работе с верфью Армстронга, причем, при заказе не военных судов. Но, полагаю, что при заключении контракта расчетливый Сергей Юльевич не обделил, ни англичан, ни грека, ни себя, естественно. Что из этого получилось, скоро увидим. Русские, во всяком случае, этим пароходом весьма довольны. Меня же, грешного, пока больше радует то, что из этой ухватистой парочки сегодня «при делах» остается всего один деятель.

— Согласен. Жаль только, что из игры выбыл лишь герр Витте. Но, как говорят наши радушные хозяева, лиха беда начало! Не так ли? — помешав ложечкой сахарин в стакане с чаем и согласно кивнув, заметил его собеседник, — Но, дорогой Альфред, я вижу, что Вас что-то иное серьезно заботит. Не паром-ледокол. Меня-то Вы не обманете.

— Друг мой, я никогда от Вас ничего важного для нашего общего дела не скрывал и не собираюсь впредь этого делать, поверьте.

И, да… пожалуй, есть один примечательный момент. Вы правы, он меня, не то чтобы расстроил, но… просто на некоторые наши устоявшиеся догмы заставил посмотреть под иным углом зрения. И даже не на наши, а определенной категории власть предержащих. А еще — офицеров, армейских по большей части. Из чьей своеобразной среды вышли и некоторые из наших дипломатов, включая Имперского канцлера. К сожалению…

Контр-адмирал Гёринген, любимый ученик, наперстник и друг Альфреда Тирпица, один из немногих людей, с кем тот позволял себе полную откровенность, почтительно и молча внимал старшему товарищу, чей авторитет был для него непререкаем. И чей острый, наблюдательный ум, мгновенно вычленяющий в проблеме самую ее суть, не раз давал ему пищу для глубоких размышлений над предметами, которые на первый взгляд казались даже не стоящими особого внимания.

— Ты сам видишь, Август, как нас провожают и встречают люди на всем нашем пути. Не нас, вернее сказать, а своего Императора Николая Александровича. И сравни это с тем, как встречают и провожают Экселенца в Германии. На первый взгляд, — все очень и очень похоже, правда? Но так — только на первый взгляд. А я вот все сравниваю, сравниваю…

Нет, не овации и восторги толпы в столицах. Мир столиц — это как государства в государствах. Я о других русских городах, что мы проезжали. Помнишь: Тверь, Тула, Самара, Челябинск, Омск, Красноярск. Теперь вот — Иркутск.

— Ну, я бы сказал, что у нас это все проходит более организованно, чем у местной… э… публики. Но, нужно быть снисходительным, просто уровень культур, тут и у нас…

— Август. Вы не первый год занимаетесь журнальной аналитикой, а также агитацией и пропагандой, но тут не выводы из аккуратных схемок в справочниках нужно делать. И не бюджетные статьи считать. Тут надо просто смотреть в глаза.

Уровень общей культуры важен, конечно. Не спорю. Но вовсе не это различие я тут усмотрел. Вспомни наши шествия или парады. Как народ рукоплещет кайзеру и его принцам, генералам, министрам, войскам. Как, несмотря на всю нашу заорганизованность и порядок, уважение и восторги людей, их интерес, распределяются на них на всех.

Или, Думаешь, просто так Экселенц пускается на все эти пламенные экспромты в своих речах и иные «внезапные штучки», как любят говорить акулы пера, эти твои коллеги по пишущему цеху? Но я уверен, что при всем страстном желании Императора и короля, у нас в Германии Его величество никогда не сможет насладиться столь полным, направленным исключительно на него единственного и неповторимого, выражением всенародной любви и обожания, почти до обожествления. Сколь бы яростно он этого не жаждал. Уважение, разные шумные восторги, верноподданническую лесть, наконец, — это да. Это немцы нашему монарху дают. И даже сверх меры…

Но здесь — совсем иное. Ведь они здесь встречают — только ЕГО! Смотрят только на НЕГО! Кланяются и даже крестятся — только на НЕГО. И только ЕГО провожают. Своего ЦАРЯ. Богоизбранного…

И им, любезный мой Август, глубоко наплевать, что рядом с ним — героические адмиралы и офицеры, победившие в войне, все эти люди в мундирах и фраках, эти дамы в роскошных туалетах… Им попросту нет до них дела, Август! Как и до нас. Все взгляды — в одну точку. В одно лишь лицо. В одни глаза! Все они смотрят только на Николая. И КАК смотрят!? Вы понимаете, мой друг, что это такое?

Это и есть, дорогой мой Август, та самая народная любовь. Необъяснимая, безумная, захлестывающая, словно природная стихия. Та, которой никогда не сможет добиться от немцев Вильгельм. Во всяком случае, вот в таком, рафинированном, инстинктивном даже, виде… Не спорю, возможно на кого-то в России социал-демократическая агитация и повлияла, но в массе своей народ, этот «униженный и оскорбленный», за своего царя готов сейчас пойти не только на любого врага, но и на плаху. Вы же сами видите…

И когда я слышу от некоторых наших генералов или политиков разный бред на тему победоносной войны против «славянского варварства», у меня, мой дорогой, мурашки по телу бегут от всей этой воинствующей дурости!

Сегодня Россия непобедима. Поскольку сегодня она — «с царем в голове». И мы должны костьми лечь, чтобы вырвать ее из галльских объятий. Ибо вместе с ней, пока непобедимы и они. Но если нам удастся отодвинуть лягушатников и самим заключить с царем действительный союз, то… То за будущее Германии, как империи, и немцев, как единой нации, нам можно особо не волноваться. Имея добрососедские отношения с восточным гигантом, все остальные наши проблемы — сугубо тактические.

— Всенародная любовь, обожание до фанатизма… да, Альфред, все это так, но только для темной и невежественной русской массы. Ведь определенные социальные слои, та же интеллигенция, люди бизнеса, те же флотские и армейские нижние чины, рабочие, евреи с поляками, наконец, ведь в их положении и понимании вещей ничего не изменилось из-за этой победы над азиатами где-то на краю света. И Николай как сидел, так и продолжает сидеть на краю революционной бочки с порохом.