Александр Чернов - Одиссея капитана Балка. Дилогия [СИ]

И заодно, если успеет до прибытия Тирпица, пусть посмотрит в городе подходящую площадку под те будущие заводы, о которых мне с таким жаром рассказывал, и с местным чиновничеством пообщается. Определится, с кем из заводчиков можно дела вести. И сам на месте решит, так ли уж хороша его идея: построить секретную базу для производства и испытаний новых морских и авиационных вооружений здесь, у Байкала, с опорой, как он выразился, на «промышленный куст» Иркутска.

Конечно, Безобразов с Абазой разворошили тамошнее сонное царство. Но думается мне, что местные спят и видят, как с окончанием войны большое начальство съедет до столицы. Чтобы можно было почивать в своих таежных кустах на печках, как и прежде.

И почему, интересно, Руднева всегда кривит, когда я упоминаю про этих двоих? Нет, их вина в том, что японцы нас упредили, конечно, есть. Никто не спорит. Но разве это умаляет их заслуг в деле наведения порядка на магистрали, налаживании организации тылового обеспечения армии и приведения в чувство зарвавшихся интендантов?

Да! И не забыть поинтересоваться, почему такое ошарашенное выражение было у Всеволода Федоровича на физиономии, когда он услышал имя и фамилию того раненого казачка, нашего спасителя, которого я распорядился взять к нам в поезд. А то ведь такое впечатление было, что наш красноречивый адмирал от удивления язык проглотил. Может быть, он что-то знает об этом человеке необычное, из их с Мишей и Василием, из ТОЙ истории?..»

Над серо-стальной, неподвижной, как зеркало водной гладью сгущался туман. Его белесая пелена скрыла от глаз великолепие окружающих Женевское озеро альпийских круч и ущелий, водночасье превратив красивейшее место Европы в некое подобие «финско-шведского» захолустья где-нибудь у Ботнического залива.

Ни ветерка. Сыро, холодно, тоскливо. Безлюдно на набережной. В парке Мон-Репо не слышно привычных голосов гуляющих. И даже крикливые местные чайки притихли, попрятавшись где-то. Мертвый сезон…

Однако, отсутствие за широкими окнами ресторации умиротворяющего пейзажа, завораживающего гостей своим сказочным очарованием и обычно служившего приятным бонусом к снеди, не огорчало четверых со вкусом одетых мужчин, под бордосское сухое, запеченную форель и жаркое по-бернски, наслаждавшихся теплом камина и о чем-то довольно эмоционально беседующих.

Компания, расположившаяся за единственным в заведении занятым столиком, на стороннего наблюдателя произвела бы самое положительное впечатление. По-видимому, сегодня здесь собрались отобедать господа вполне респектабельные. Возможно, старые друзья давно не видевшие друг друга. И каждому было что сказать, и каждому — что послушать. Все очень мило, деликатно и пристойно. Правда, спорят они между собой по временам жарко. С жестикуляцией, даже с пятерней по столу…

Вот только парадоксальный юмор ситуации заключался в том, что как минимум трое из этих щеголеватых господ были по жизни очными или заочными врагами друг другу. А четвертый, как минимум для двоих, был врагом классовым. Но Россия, как известно, издревле страна парадоксов…

Физиономист со стажем, официант Жак, безошибочно определил в гостях заведения русских. Виной тому был даже не их «грязноватый» немецкий или легкий акцент. Просто выходцев с одной шестой части суши в Швейцарии не так уж мало.

Нет, конечно же, сейчас их здесь поменьше, чем сто с лишним лет назад перелезло со штыками и фузеями через Альпы. И ведут они себя гораздо скромнее суворовских солдат. Как-никак, — политическая эмиграция. С виду люди серьезные, интеллигентные. Но нутро дикое, варварское под манишкой не спрячешь: зря разве полиция Лозанны и Невшателя уже три года ищет, где их бомбисты готовят свои страшные динамитные снаряды?

Жак утонченно и элегантно делал свою работу, как обычно рассчитывая на щедрые чаевые от подвыпивших азиатов. И честно положа руку на сердце, ему было совершенно безразлично все то, о чем здесь так эмоционально толкуют меж собою эти господа. Но у человека более искушенного в политике, как сама эта «великолепная четверка», так и тема ее серьезной беседы, вызвали бы наиживейший интерес.

А началось все с того, что сидящий сейчас за вышеозначенным столом гениальный русский политэкономист-аналитик, убежденный марксист и царененавистник Владимир Ильич Ульянов три недели назад выдал на-гора свою очередную статью. Романтик идеи всенародного счастья посредством победившей пролетарской революции и безжалостный, прагматичный циник во всем, что касалось тактики достижения этой победы (в том числе жизней и судеб противников, которые должно возложить на ее алтарь), предворил свой материал броским заголовком: «О новой тактике российской социал-демократии».

В ней товарищ Ленин математически точно оценил перспективы и шансы русской революции в свете победы империи Романовых в войне с японцами на Дальнем Востоке, полного провала эсэровско-гапоновского «челобития» на площади перед Зимним дворцом и кайзеровского «кавалерийского наскока» на Санкт-Петербург.

Статейка получилась занятная. И громыхнула она не только в эмигрантских тусовках по Европам-Америкам, но и на далекой, заснеженной Родине. В ней яростный апологет диктатуры пролетариата пришел к неутешительному выводу: «С делом революции в России на сегодня покончено. Царизм решительно и прочно перехватил инициативу у нашей социал-демократии, погрязшей в несвоевременных, вздорных внутренних склоках, а тем временем ее «подопечные» — рабочий класс и крестьянство — на волне восторгов от Шантунга и Ляояна запростецки клюнули на очередные фарисейские посулы властей.

Посулы подлые и лживые, поскольку ни о каком реальном участии в управлении государством широких народных масс речи не идет в принципе…

Контрибуция с разбитых японцев, поглощение отнятой у китайцев Маньчжурии и половины Кореи, но главное — начинающаяся экспансия в Россию германского капитала, позволят быстро создать избыток рабочих мест, что определенно снизит общий градус политической борьбы пролетариата. Созданные на зубатовских принципах профсоюзы низведут ее до точки замерзания. И этот лед не начнет трещать по крайней мере до того времени, когда вскроется неизбежная коррумпированность и продажность подсунутых рабочим властью профсоюзных «вождей».

Оглашенная столыпинским Кабинетом министров программа по переселению части крестьянства на целинные земли, с одновременным списанием выкупных платежей и началом разрушения общины, выпустит весь накопившийся бунтарский пар из крестьян, капитализируя социально-экономические отношения в деревне. Чем превратит в утопию, очевидную не только для РСДРП, но и для всех, краеугольную часть программы партии СР. Всю эту «социализацию земли», которой эсэры так гордятся.