Михаил Ланцов - Ротмистр Империи [litres]

По задумке Меншикова такая уловка была выгодна тем, что немцы дольше провозятся с восстановлением узлов связи. Мины? Мины. Вот пусть саперы их и дезактивируют. Учитывая острую нехватку саперов в тылу – могут и день, и два в простое проторчать из простых опасений. А чтобы «написанному на заборе» верили, входные двери все-таки минировали примитивными растяжками из гранат.

Так или иначе, но уже спустя каких-то двадцать минут после прорыва через Альте Одер в Бреслау не осталось ни одного исправного телеграфа или телефонного узла. А командиры отделений, по факту завершения, стреляли белыми ракетами, хорошо видными с площади Росс, и шли на соединение с основными силами в точку рандеву.

Начался третий этап операции – штурм комендатуры.

Горизонт прорезало первыми лучами солнца, когда Меншиков уже занял Большое кольцо [82]– большую рыночную площадь, а также прилегающие к ней кварталы. Именно там стояла ратуша с размещенной в ней комендатурой. И именно оттуда ему тащили единственного найденного на посту офицера:

– Господин лейтенант, как вы себя чувствуете? – вежливо поинтересовался Максим, разглядывая кровоподтек на лице собеседника.

– Кто вы такой?! – вскинулся он.

– Меншиков Максим Иванович, ротмистр лейб-гвардии Его Императорского Величества. Командую этим эскадроном. А вы – мой пленник, горящий желанием рассказать мне все, что знаете. Не так ли?

– Я?! – удивился лейтенант.

– Конечно, вы. Или вы не хотите, чтобы я вас брал в плен? Так и не буду. Вам полоснут ножом по животу и выбросят в реку.

– А по животу зачем? – недоуменно уточнил лейтенант.

– Чтобы вы не всплыли, когда начнете гнить. Ведь при гниении выделяются газы, и, если брюшная полость не повреждена, тело всплывает. Но это же лишнее, не так ли? Ведь пропавшего без вести могут и за дезертира посчитать. Как относятся к семьям дезертиров?

Лейтенант нервно сглотнул, глядя на совершенно невозмутимый вид ротмистра. Скосился на солдат. Те демонстрировали такой же отрешенный вид. Словно не о жизни офицера шла речь, а о курице или карасике.

– Что вы хотите знать? – наконец спросил он.

– К вам не заглядывал на огонек генерал из Лешно… хм… Лисса [83]?

– Герман фон Эйхгорн?

– Да.

– Он остановился в гостинице, где мы резервируем места для командировочных.

– Покажете на карте? – поинтересовался Меншиков, раскрывая планшетку.

Очень продуктивно пообщались. Лейтенант знал не очень много. Только рабочую информацию хозяйственного значения.

Конечно, общее представление о войсках имел. И немало тем озадачил Максима. Потому что в Бреслау по разным складам и прочим объектам было разбросано порядка двух полков ландвера. Плюс в казармах батальон. Да пара батарей полевых орудий. У ротмистра от этой новости пот на спине холодный выступил, и ему потребовалось немало усилий приложить, чтобы не выдать волнения.

Почему же вся эта орава войск не прискакала сюда, к ратуше? Так телефонной связи не было. А шума по городу навели хоть и много, но не такого, чтобы и сильно. Более того – бо́льшая часть этих войск прикрывали многочисленные склады. Ведь Бреслау был крупнейшим на юго-востоке Германии логистическим узлом. И здесь находилось немало дефицитных товаров и продовольствия. Особенно продовольствия. Ведь отсюда шло снабжение 9-й армии в Позене.

К лету 1915 года в этой реальности в Германии уже было довольно плохо с едой. Ведь в сентябре 1914-го она потеряла обе Пруссии и Померанию – свои житницы. А вместе с ними и запасы зерна, выросшие в тех краях за год. Поэтому уже в ноябре в Германской Империи были введены продовольственные карточки и начался если не голод, то массовое недоедание [84]. Вот немцы и выставляли части ландвера на защиту таких складов, опасаясь слишком уж вспыльчивого поведения голодных обывателей. В той истории, которую помнил Меншиков, такая беда в Германии приключилась где-то на год позже и по другим причинам.

На самом деле Максим не сильно был заинтересован складами и слушал лейтенанта больше из общего развития. Тот ведь пел соловьем, рассказывая не только рабочие вещи, но и личные. Слишком нервничал.

Склады были полны всякого полезного «лута». Кроме продовольствия там было и топливо, и бое-припасы, и обмундирование, и какие-то бытовые мелочи, и даже медикаменты. То есть надо бы вдумчиво порыться. Но, увы, задерживаться он не мог. Дорога была каждая минута.

Наконец лейтенант заткнулся, иссякнув. Его связали да и бросили прямо на улице. Чего морочиться? А потом погрузились в автомобили и отправились в гости к «старому другу», столь лестно отзывавшемуся о Меншикове в своих телеграммах. Максим даже почувствовал себя этаким «Джеем и Молчаливым Бобом», наносящими визит своим злопыхателям из Интернета [85].

Генерала он застал прямо у порога гостиницы. Тот спешно съезжал. Пытался. Его люди лихорадочно распихивали вещи по тем четырем грузовикам, на которых и удрали из Лешно. А сам Герман нервно вышагивал рядом. Ну… до тех пор, пока из-за поворота не выехал бронеавтомобиль.

Фон Эйхгорн бросился в свой кабриолет и истошно заорал: «Трогай!» Но очередь из станкового пулемета пресекла эту попытку. Раз! И переднюю оконечность авто размочалило. Даже левого переднего колеса не осталось. Пулями размолотило, благо, что оно было из дерева [86].

Кто-то из сопровождающих Германа фон Эйхгорна выстрелил. Не то от нервов, не то стремясь дать бой. Но командир боевой машины разбираться не стал. Взял – и выкосил их к чертям собачьим. На дистанции в несколько десятков метров укрыться от губительного огня станковых пулеметов было непросто.

Генерал, бледный как полотно, уставился на своих людей. Полковников, майоров, капитанов… все они лежали вперемежку, растерзанные пулями. Кто-то еще шевелился, но Герман не испытывал иллюзий. Им недолго оставалось. С такими ранами не живут.

– Герман фон Эйхгорн? – поинтересовался неизвестный ему русский офицер с наглой мордой лица.

– Да, – глухо отозвался тот.

– Не писали бы про меня гадостей в телеграммах – смогли бы спокойно удрать. А так – извольте, – произнес Меншиков, кивнув на грузовик, в котором генералу предстояло продолжить свой путь.

Фон Эйхгорн не смог сделать первый шаг сам, поэтому ему помогли. Подбежали два бойца и, разоружив старика [87], препроводили его «под белы рученьки». Когда же генерала проводили мимо Меншикова, тот притормозил пленника и шепнул на ушко:

– Вы не поверите, как мне хочется сломать вам лицо.

– Но почему? – удивился Герман.

– Вы меня поносили. За глаза. Надеюсь, в дороге вы будете паинькой. Поверьте – мне нужен только повод. В конце концов мне все равно, в каком виде сдавать вас по прибытии. Уставом не регламентируется состояние захваченного пленника. Живой. Говорить может. Ну и славно. А то, что рук-ног нет, то не беда. Вы поняли меня? Надеюсь, что поняли.