Виктор Дубчек - Красный падаван-2: Наш человек на небе

- Мда, — сказал Евгений Оскарович. — Ну... пусть так. Надеюсь, обижаться на меня Вы слишком долго не станете? Поймите: ведь Вы пораниться могли. Погибнуть могли.

- Да ну... — немного даже растрогался Коля, — прям уж там — «погибнуть». Это же просто сварочный аппарат, для электросварки. Я с такими ещё в крепости спокойно работал, между заданиями.

- Ой ли, так уж и простой?

- «Плазменный», Вы говорили, я помню.

- Ах, товарищ Половинкин, то-то и дело, что плазменный. Плазма ведь, увы, не однородна. Всё её рабочее пространство составлено из маленьких таких, легковесных объектиков...

- Плазмоидов?

- Верно! — обрадовался Патон. — Неужто Вы и в физике плазмы?..

- Никак нет, — с искренним сожалением ответил Коля. — Я... ну, у нас мало физику читали.

- А самостоятельно? У Вас ведь, молодых, возможностей учиться сейчас — море разливанное, не извольте беспокоиться.

- Я собираюсь, — сказал Коля; ему было стыдно. — После войны, понимаете...

- Понимаю, разумеется. Всё — после войны. Мда.

- Плазмоиды, — напомнил Коля.

- Да-да, плазмоиды. Значит, плазма состоит из плазмоидов. Сами по себе они придуманы замечательно, беда в том, что между ними никакой изоляции нет. Все плазмоиды существуют как бы в едином пространстве.

- И если один плазмоид падает?..

- Верно, товарищ Вы мой Половинкин! Верно: вся плазма... трах, бах! такие дела. Вам определённо надо изучать физику. После войны, конечно.

- Буду изучать, — пообещал Половинкин, довольный переменой настроения Патона. — Так в чём опасность-то, Вы говорили?

- Ну как же? — удивился сварщик. — Чем длиннее плазменная дуга, тем больше в ней запасено энергии. Что очень хорошо для плавления металлов — но крайне опасно, ежели эту энергию не удастся удержать в магнитной бутылке. Теоретически мы имеем возможность вытянуть жало сварочного аппарата метра на полтора-два, — докуда соленоиды дотянутся. А практически... дуга не шутит. Семь сантиметров — и точка. Вы и сами видели, что случается, ежели перекрутить.

- Я боюсь, маловато будет, — сказал Коля, с сожалением рассматривая регулятор длины дуги на рукоятке сварочного аппарата. Судя по характерному внешнему виду, трудовую жизнь этот рифлёный кругляшок начинал в роли верньера на каком-нибудь радиоприёмике. Ничего, прямо скажем, стыдного — кто может знать, какое место в жизни займёт? Вот сам Коля: мечтать-то о великом — всегда мечтал, но мог ли вообразить, каким удивительным образом сбудутся его мечты?.. И ничего нет удивительного в том, что вчерашний сержант, волей судеб превратившийся аж в «лорда» с планеты Земля, захотел выдвинуть плазменное жало сварочного аппарата чуть дальше семи сантиметров...

Коля тут же подумал, что «волей судеб» всё-таки немножко слишком глупо звучит, как-то по-книжному, что ли. Нет, конечно, иногда даже здорово выражаться, как в книжке какой-нибудь или пьесе, только «волей судеб» — это немножко совсем не та пьеса. Это, наверное, Старкиллер мог бы так выражаться... кстати, он ведь тоже прилетел: Коля видел мельком, как юноша спускался с последнего челнока — надутый такой, вышагивает со своим... Половинкин вдруг новым взглядом посмотрел на сварочный аппарат в руке.

А ведь похож, очень даже. Конечно, у Старкиллера-то меч покрасивей и вообще оружие, а не рабочий аппарат. И «лезвие» у него куда длиннее...

- Жаль, что только семь сантиметров, — сказал Коля. — Вы же, когда подлетали, видели, наверное: очень большой звездолёт. Семи может не хватить.

- Звёздолёт! — воскликнул Патон, широко топорща усы. — Звездолёт... а знаете, что я заметил? Ни одной заклёпки!

- Нет, я, кажется, видел...

- Нет заплёпок! И при этом — ни единого разрыва в конструкции. Коля подумал, что если Евгению Оскаровичу так хочется без заклёпок — ну и пусть же. Некоторые просто не любят заклёпки, им лишь бы всё гладко было.

- Довелось ведь мне такое чудо увидать, — продолжал академик. — Девятнадцать километров — и ни единого разрыва! Вы знаете, молодой человек, а ведь я буквально этим летом... Я ведь начинал как мостостроитель, да-да. А на старости лет решил вот сваркой заняться. Знаете, почему? А я Вам скажу: во всём мире сейчас мосты на заклёпках возводят. А я утверждаю: можно, можно сварными конструкциями решать задачу! И корабль сей — лучшее моим словам подтверждение!

Патон воинственно огладил лысую голову.

- Мы перед самой войной в Киеве приступили строить мост, цельносварной — первый в мировой практике. Никто не верил, что возможно, а посмотрите-ка: звездолёт — посложней моста будет! Союзники технологию освоили — значит, и мы сумеем, не извольте беспокоиться. Жаль, не успел я свой мост достроить: всё ж таки хотелось самостоятельно доказать...

- Ничего, — неловко сказал Коля, — после войны достроите. Он очень хорошо понимал академика: одно дело самому добиться, другое — ссылаться на чужой опыт...

- Да-да, — сказал Патон, явно блуждая мыслями где-то в районе Крещатика, — всё — после войны.

- Так я помочь хотел, — напомнил Половинкин.

- Очень хорошо, что хотели... Да. Помощь нужна. Понимаете, молодой человек, большинство товарищей из моей экспериментальной бригады сейчас внизу, на Земле осталось. Потребность в ремонтах у фронта крайне велика, людей не хватает. Так что в командировку мы, так сказать, в облегчённом составе — любая пара рук нужна.

- Танки?

- Прошу прощения? А, да, танки, бронетехника. Собственно, не только «броне-» — любая техника нуждается. Но главное сейчас — это танки.

- Товарищ Патон, — слегка волнуясь, сказал Коля, — я тут подумал... Я тут присмотрел один аппарат — вездеходный бронированный транспорт. Точнее, их там два, в ангаре, но я только один пока видел. Если б его в Белоруссию отправить?.. Он ведь больше любого нашего танка. Он там немножко обломками засыпан, но можно ведь расчистить — особенно с плазмой-то.

«Значит, говоришь, плазма нестабильная», с пристальной ухмылкой подумал Коля, подкручивая верньер на полделения.

Алое жало сварочного аппарата взгуднуло и подросло ещё немного. Теперь длина дуги перевалила уже за десять сантиметров, и Половинкин чувствовал, что это далеко не предел.

Он медленно, очень аккуратно повёл рукоятку влево, затем вправо. Если держать аппарат обеими руками и не делать резких движений, — а самое главное — сосредоточиться, — дуга не рассыпалась. Впрочем, к пятой или шестой попытке Коля научился предчувствовать момент схлопывания плазмы, — иголочки в голове принимались тревожно ныть, — и успевал отворачивать алое жало от себя.

Хотя глаза, конечно, всё равно болели от искр... Коля поправил маску: тяжёлую чёрную личину с толстым стеклом он, прямо скажем, позаимствовал в одном из вспомогательных ангаров, где земные слесари под руководством надувшегося от важности Двуула спешно монтировали стойки для СИДов. Строительство кипело; если белорусский лагерь выстоит, перебазировать эскадрилью на «Палач» не придётся — но лучше перебдеть. И Кожедуб тоже так считал, хотя и был уверен, что крепость устоит. Иван недавно потерял своего ведомого, Корнеева, и ходил чёрный от горя и досады. Себя винил. Может, зря винил, а может, и не зря — Половинкин не решился влезать с утешениями: не тот человек был Кожедуб. Поручкался Коля с друзякой, подхватил маску да побежал обратно — «слоника» откапывать. Ну да, оказался этот самый «топтун»-ВБТ вовсе не танком на репульсорах, как сперва подумал Половинкин. То есть танком, конечно, только та металлическая глыба с пушками, которую увидал Коля в первый свой день на «Палаче» — это одна его «голова» была.