Кир Булычев - Наследник (1914 год)

– Не исключено, – сказал он, – что ты изменишь свою точку зрения куда скорее, чем предполагаешь. А я постараюсь тебе помочь.

– Как? Состарив меня?

– Поток времени скор и непостоянен, – сказал Сергей Серафимович, словно не обращался к Андрею, а подумал вслух.

Андрею хотелось еще шампанского, но неловко было самому взять бутылку. А Сергей Серафимович словно забыл о ней.

– Чтобы быть уверенным в том, что ты сможешь завершить образование, – сказал он, – я не хочу ограничиваться лишь денежной помощью, которая может обесцениться скорее, чем мы с тобой этого бы хотели. Однако в любом случае я открыл на твое имя счет в Московском коммерческом банке – завтра я передам тебе все документы. Я вполне доверяю твоему здравомыслию, но все же хотел бы застраховать тебя от неожиданных эскапад, которые столь возможны в твоем возрасте. Ты сможешь распоряжаться этим счетом лишь в определенных пределах.

Андрей подумал: «Как я не люблю этого холодного равнодушного человека. Как я не люблю его хамелеонью шею, его слишком светлые глаза, его выпяченную нижнюю губу, его манеру громко сосать потухшую трубку, его удивительное умение унизить человека. Сейчас я встану и откажусь от этих отвратительных подачек и уйду…»

– Не следует злобиться на меня, – сказал Сергей Серафимович, – все мои действия оправдываются заботой о тебе. Я хочу быть уверенным в том, что у тебя будут все условия для получения образования. Даже если меня не станет. Даже если война обесценит все бумаги. Мне нужно, чтобы ты получил образование.

– Нужно?

– Необходимо, – отрезал Сергей Серафимович.

Всегда, сколько Андрей себя помнил, отчим пытался его образовывать. Но странным образом. Скорее не учил, а испытывал. Каждое очередное испытание занимало от силы месяц. Как-то они излазили весь Карадаг, мокли, мерзли в палатке, дошли яйлой до окрестностей Карасубазара – собирали гербарий горных растений. На следующие каникулы Сергей Серафимович, забыв о ботанике, ползал с ним по скалам от Симеиза до Байдарских ворот в поисках минеральных обнажений, чтобы годом позже встретить его с сачками. Так началось энтомологическое лето, навсегда пропахшее в памяти эфиром и исколотое длинными булавками. Видно, специалиста по жукам в Андрее отчим также не обнаружил…

Андрей не мог бы сказать, что летние испытания внушали ему отвращение. И сам отчим, и все, что он говорил либо делал, было для Андрея притягательно, но, пожалуй, главной причиной постоянных неудач отчима в попытках отыскать и раскрыть дарования пасынка была его собственная внутренняя холодность, всегдашнее сохранение расстояния между всезнающим учителем и обыкновенным учеником.

А ведь Андрею, особенно в первые два года ученичества, так хотелось отличиться, и, конечно, не ради успехов в ботанике. Но отчим ни разу не догадался либо не пожелал догадаться уступить: замедлить шаг, не прийти первым. Как-то, после шестого класса, в последней их совместной экспедиции, к счастью недолгой, где они наблюдали и пытались фотографировать жизнь птиц, грызунов и иных обитателей плоскогорий за Чуфут-кале, сидя, усталый, под редким дождиком, у костра, ловко и быстро разожженного отчимом, он понял, на что все это похоже.

Уже год-два как в журналах появилась новая игра, которую некоторые именовали крестословицей, а отчим, разумеется, английским словом «кроссворд». В ней надо было вписывать слова в пустые квадратики. Так его походы с отчимом были как бы совместным разгадыванием кроссворда при условии, что ни единого слова Андрею не дали разгадать первому. Неизвестно, догадался о том Сергей Серафимович или нет, но Андрей-то был, наверное, убежден: ни за что не станет ни геологом, ни ботаником, ни энтомологом, ни орнитологом. Он подал прошение в Московский императорский университет на историю.

Может, потому, что историей отчим не успел с ним заняться…

Отчим налил еще по бокалу шампанского, и Андрей взял свой бокал скорее, чем следовало, и ему показалось, что отчим опять улыбается.

Андрей поставил бокал на столик.

Сергей Серафимович поднялся легко, словно молодой.

– Пошли, – сказал он. – Мне нужно тебе что-то показать.

Они прошли внутрь дома, в кабинет Сергея Серафимовича.

Кабинет Андрею всегда нравился. Он принадлежал не Ялте, а петербургскому профессорскому дому. С высокого потолка свисала на бронзовых цепях люстра с белым матовым абажуром, являвшая собой как бы впятеро увеличенную керосиновую лампу, хотя люстра была электрической. Пол кабинета был застелен огромным, от стены до стены, персидским ковром, и посреди него стоял овальный стол, накрытый шоколадного цвета суконной скатертью. Вокруг стола на неизменных местах стояли венские стулья. У дальней стены располагался большой резной письменный стол с мраморным прибором и часами: часы были ампирными, с позолоченными сфинксами и малахитовыми колонками. Между столом и голландской печью поместился высокий, красного дерева, книжный шкаф, напротив, между двух окон, стояла бочка, в которой росло лимонное дерево, иногда дававшее настоящие плоды, а по обе стороны от него – глубокие черные кожаные кресла. Такой же диван – мягкий и уютный, Андрею приходилось спать на нем, – стоял справа от печи. И ничто в этом кабинете никогда не менялось, не сдвигалось с места.

В кабинете было две картины. Одна, принадлежавшая кисти Айвазовского, изображала бурю на море. Зеленые, подсвеченные прорвавшимся сквозь облака солнцем волны накатывались на зрителя, неся беспомощную, с порванными парусами шхуну. Вторая – екатерининских времен – была портретом молодого черноволосого человека в зеленом мундире с красными отворотами и узким эполетом на плече. Резкими чертами лица он был похож на отчима.

– Садись, – сказал Сергей Серафимович, указывая на кресло.

Сам же он подошел к письменному столу, вытащил до отказа верхний ящик, нажал, не таясь, на скрытую кнопку в его задней стенке, отчего эта стенка откинулась, и отчим вынул оттуда связку ключей. Действия отчима Андрея заинтересовали, потому что никогда ранее он не предполагал за Сергеем Серафимовичем склонности к секретам, а обстановка светлого уютного кабинета не вязалась с потайными кнопками и двойными стенками.

Взяв ключи, Сергей Серафимович отошел к стене, на которой висел портрет военного, обернулся к Андрею и сказал:

– Подойди ближе. Я хочу, чтобы ты все запомнил.

Андрей послушно поднялся. Сергей Серафимович взял его за руку и провел его указательным пальцем по раме. В одном месте палец ощутил выпуклость. Сергей Серафимович нажал на эту выпуклость пальцем Андрея. Неожиданно картина сдвинулась с места и с помощью какого-то скрытого механизма откинулась, словно дверца шкафа. За картиной образовался серый стальной сейф.