Михаил Ланцов - Поручик Империи [litres]

Малама захлебнулся от эмоций. Его, гвардейского корнета, сравнили с простым крестьянином. Максим же продолжал:

– Если хотите бить сильно – бейте всем телом. Вот так. – Он сделал подшаг, скривившись от боли в раненой ноге, и от души влепил кулаком с разворота. Но не по противнику, а рядом. Тот выпучив глаза отскочил, ощутив силу, с которой его только что практически ударили.

– Но как? – не удержавшись, спросил он.

– Рыцари садились в высокие седла и упирали копья в крюк на латах для того, чтобы сосредоточить энергию разогнавшегося дестриэ на острие копья. Всесокрушающего копья я вам скажу. Тонна живого веса, да разогнанная до двадцати-тридцати верст в час, да на острие иголки – это ультиматум, которому не возразишь. А крылатые гусары? Они упирали свои пики в петлю, крепящуюся к седлу. Чем и передавали энергию разогнавшейся лошади в точку удара. Не поняли?

– Нет, – честно ответил Малама.

– Кулак – это наконечник копья. И бить им нужно всем телом. По-рыцарски. Надобно задействовать мышцы руки, спины и если получается, то и ноги. А если обстоятельства дозволяют, то еще и разгоняться, делая подшаг или два. Раз. И вы уже вместо жалкой оплеухи бьете наковальней.

– Вы так говорите, словно кулаком можете убить! – воскликнул корнет.

– Могу, – честно ответил Максим. – Как говорят японцы, самурай без меча подобен самураю с мечом, но только без меча.

– Чего?!

– Меч самурая не в его руке, а в душе. А та бренная железка, что он удерживает кистью, – лишь жалкий призрак настоящего оружия. Поэтому настоящего воина можно раздеть донага, отняв все. Но и в таком виде он будет смертельно опасен. Ибо сам по себе оружие. Заходя в комнату с настоящим воином, вы должны отчетливо понимать, что он может убить вас всеми окружающими его предметами, что есть там, включая саму комнату. В умелых руках все, что угодно, может превратиться в меч. И кулак, и перо, и по-душка.

– Э-э-э… – опешил от таких заявлений корнет.

– Ну же. Попробуйте атаковать как следует.

Малама попытался сделать то, что сказал ему поручик. Да вот беда – терпеть боль он так не умел. И как только оперся на больную ногу, сразу полетел на землю с громким возгласом.

– Полагаю, что на сегодня хватит, – произнес Максим, подойдя и протянув Маламе руку. Тот несколько секунд колебался, но потом руку принял. И его легко рывком поставили на ноги.

– Где вы этому учились? – спросил корнет.

– Дмитрий Яковлевич, я даже не помню, как меня зовут, – добродушно ответил Максим и скосился на Таню. Та стояла, уперев руки в боки и плотно сжав губы в «куриную жопку», смотрела на них как на нашкодивших котят. Но без злобы. Такой вариант дуэли ее, видимо, вполне устроил.

Остальные же в основном выдохнули с облегчением.

Рассиживаться особенно поручик не стал и, одевшись, уковылял к себе в палату. Общаться с этим вздорным корнетом ему не хотелось. А посидеть в покое в парке ему все равно не дадут.

Вера Игнатьевна проводила его внимательным, задумчивым взглядом.

– Он слишком молод для той войны, – покачав головой, произнес санитар, видимо догадавшись о ее мыслях.

– Согласна, – кивнула она. – Но это становится все любопытнее и любопытнее.

22 октября 1914 года, Царское Село

Вечерние процедуры завершились, и Максим с удовольствием развалился на своей кровати. Пружины, натянутые на металлический каркас. Сверху не самый жиденький, но довольно жесткий матрас. Простыня. Ну и прочее. Расстилаться поручик не стал, улегшись прямо поверх покрывала. Подбил поудобнее подушку и принялся штудировать учебник французского языка. Так себе занятие, однако обстоятельства требовали от него хотя бы членораздельного мычания по этому предмету…

Но дело не шло. Мысли постоянно скакали. И он наконец-то сподобился послушать, что вокруг щебечут люди. И с удивлением узнал, что этот самый Дмитрий Яковлевич был безнадежно влюблен в Татьяну Николаевну. Что она за особа и почему гвардейский корнет не имеет никаких шансов, Максим так и не понял. А спрашивать постеснялся. Все вокруг прекрасно знали, кто она такая, и не нуждались в пояснении. А он? Выглядеть дураком не хотелось. За ним ведь и так хватало странностей.

Хуже было то, что только в его лазарете оказалось целых три штуки совершенно разных Татьян Николаевн. И в соседних тоже мелькали. Популярное это сочетание оказалось. Так что аккуратно навести справки было весьма затруднительно. Понятно, что она была явной аристократкой и не из последних. Но и что дальше? В Царском Селе простых сестер милосердия почти и не было. Все графини да княжны. А значит, причин для безнадежной любви – вагон и маленькая тележка. Мало ли ее кому уж сосватали? Вот и сохнет паренек. А тут Максим со своей выходкой. Дмитрий Яковлевич и приревновал, ища выход для своего разочарования.

Впрочем, в какой-то мере произошедшая ситуация его радовала. Татьяна ведь хотела его помучить расспросами. А после этого эксцесса подобное было нереально. Ну. Наверное. Во всяком случае, он думал, что она не станет так демонстративно пренебрегать своим воздыхателем. Ведь слухи-то пойдут, и быстро. Прямо полетят. И этот дурачок еще повесится с горя или застрелится.

Однако поручик ошибся.

Не прошло и получаса, как в палату зашла одна из сестер милосердия и сообщила Максиму, что его ожидают. Сокамерники, ну то есть соседи по палате, обменялись странными улыбками, но ничего не сказали. Поручик же, пожав плечами, пошел за этой девчушкой.

Не пронесло. Видимо, Татьяну мало интересовали чувства воздыхателя, раз она так демонстративно им пренебрегла. Нехороший такой звоночек. Но Максим пропустил его мимо ушей, посчитал, что девушки из высшего общества так и должны вести себя. Любить из жалости – не их удел.

Немного поплутав, он вошел вслед за проводницей в небольшое помещение, где занимались своими делами несколько сестер милосердия. Разумеется, служебными. И совсем не для вида, на что Максим особенно обратил внимание. Шла явная подготовка к утренним процедурам.

Оглянувшись, парень с интересом отметил присутствие дамы лет сорока, что шикала тогда на Татьяну. И той девицы, что увлекла ее от фортепьяно, окинув поручика странным взглядом. Ну и еще нескольких особей, совершенно никак ему не знакомых.

Татьяна выглядела запыхавшейся и слегка утомленной. Но вполне благожелательной.

– Добрый вечер, – поприветствовал ее Максим.

– Добрый, – улыбнулась Татьяна. И тут же оживилась: – Вы не могли отказаться? Он такой порывистый… такой наивный…

– Мог, но это не решило бы дела. Дмитрий Яковлевич слишком кипел, переполняясь эмоциями. Он нашел бы способ развернуть обстоятельства в нужное русло. А так и овцы оказались сытыми, и волки целыми.