Валерий Красников - Скиф [litres]

У меня все так же шумит в ушах, и луна выглядит большим, расплывчатым желтым пятном. Легкие шаги, не встревожившие меня, утихли, и по всему телу вдруг разлилось тепло: меня обнимают нежные женские руки. Я оборачиваюсь к незнакомке, она отстраняется, пряча лицо за локонами знакомым жестом. Протягиваю к ней руку, слегка провожу по плечу, словно смахивая несуществующий снег, провожу, едва притрагиваясь, но она, покачнувшись, сама вдруг прижимается ко мне, уткнувшись головой в грудь. Ее роскошные волосы, так понравившиеся мне, когда я увидел русоволосую в первый раз, щекочут подбородок. Ее смятение, растерянность, девчоночья незащищенность вдруг исчезают, едва она отрывается от моей груди и, выпрямившись, смотрит ясными серо-жемчужными глазами. Луна заливает меловою бледностью ее лицо – лоб, щеки, шею…

– Пазака…

От глухого голоса Авасия вздрагиваю и я. По ее лицу, по тому, как сумасшедшими искрами метнулся в глубине ее глаз испуг, понимаю, что сейчас она уйдет.

– Иди, Авасий, дальше сам. Я догоню.

Обещаю то, что вряд ли смогу выполнить прямо сейчас. Мой товарищ тут же уходит, нарочито громко топая, и это не ускользает от внимания незнакомки, и снова вижу в ее глазах сумасшедшие искры, но без испуга, и кровь приливает к моим щекам. Я нахожу ее губы, холодные, шершавые, потом они стали теплее. Девчонка тоже не умеет целоваться, но входит во вкус быстрее, чем Алиша.

Она была мне приятна. Я не знал, только представлял, как это может быть с Алишей, поэтому не стану сравнивать их. Но в то же время понял, что уже никогда ни к кому не смогу относиться так, как к русоволосой незнакомке. Отдавшись страсти, я даже имени ее не спросил! А чувства мои?! Это, наверное, бывает раз в жизни! А потом… Казалось, уснул минут на десять-двадцать. Когда открыл глаза в сеннике (как мы оказались в нем, вспоминается с трудом), ее уже не было.

В моей прошлой жизни слышал я от бабки Матрены, будто проснуться с утра от звуков пения петуха – к большой удаче; весь грядущий день будет на редкость благоприятным. Может, и так. Только не сегодня и не для меня, почти не спавшего этой ночью. Голова не болит, нет, но только если не трогать пальцами веки или брови…

Авасий, сливая мне на руки из глиняного горшка, смотрит с укоризной, еще поглядывает на суетящуюся между вьючными лошадьми Алишу. Она-то уж точно ничего о моих ночных приключениях не знает, а друг будет молчать. Надеюсь…

Стянул через голову рубаху, прошу товарища:

– Полей-ка на спину…

Авасий сопит недовольно, скорее, оттого, что не понимает – зачем, но идет к бочонку с дождевой водой (кадки для сбора воды стоят то там, то тут по всему поселку).

Ребята Лида и он сам уводят коней к реке. Правильно! Пока караванщики соберутся в поход, наши лошади попасутся еще немного.

«Ох! Хороша водичка!»

– Давай, друг, и я тебе полью!

Сколот, снимая рубаху, кряхтит, но вижу – он польщен.

Светлеет. Вот-вот с восходом солнца родится и новый день, уже виднеется вдали зарево, и река сверкает, как только бывает на заре, когда еще не видимое глазу солнце отражается в воде. Одеваюсь не спеша, перед тем как надеть пояс, показываю Авасию подарок Гнура. Он вначале сообщает мне, что видел, как роксолан одаривал меня, но любопытство все же побеждает, и обычно сдержанный сколот с восхищением рассматривает кинжал. Любуется ножнами и блестящим клинком. Не долго. Возвращает, едва я застегнул последнюю пряжку.

Спускаемся вместе к реке. Рассказываю товарищу о том, что узнал от савромата. Поглядываю на него и не могу понять, о чем он думает. Среди не скрывающих своих эмоций скифов этот – особенный. Выслушав меня, Авасий сам рассказывает обо всем, что вызнал из разговоров пирующих. И тем заверил мои собственные выводы – собирались в том доме одни лишь предводители.

Когда первые теплые лучики заскользили по макушкам деревьев, кустов, травинок и цветов, караван Аристида прошел бродом реку и стал на торговый тракт. Еду, позволяя Рыжику самому выбирать дорогу, сам то и дело проваливаюсь в зыбкий сон, и только когда чуть было не соскользнул со спины коня на землю, перебираюсь в возок.

Не зря утром пел петух. Я проспал до заката, и никто не потревожил мой сон. Любуюсь ярким, словно кто-то рассыпал на мраморное море облаков янтарные угли – вечерним небом. Вслушиваюсь в тишину, опустившуюся вдруг, едва вспыхнул закат. Радуюсь теплому ветерку и, чувствуя лютый голод, с нетерпением ожидаю, когда караван встанет на ночевку.

Вдруг понимаю, что вовсе мое томление – не радость. Беспокойство, неожиданная тревога, исходящие от чувства потери, возвращают воспоминания из прошедшей ночи. Девчонка с русыми волосами, сладкими губами, и, желанная, она осталась там…

Под кручами берега, словно облицованные водой, блестели темные скалы. Когда я увидел реку, уже близился вечер, гасли яростные краски неба. Сверху еще отчетливо виднелась желтая островерхая глыба большого острова, поросшего лесом. Борисфен [35] Борисфен – так в древности называли Днепр. , так эту реку называли эллины, был удивительно ярок, переливался всеми оттенками синевы – от нежно-голубого до темно-сизого, напоминающего перекаленную сталь. Налюбоваться живописными видами я не успел: караван пошел под гору вдоль русла, и река укрылась за зеленой стеной дубовой рощи, а когда мы спустились на равнину, словно окунулись в сумерки, так быстро стемнело, и вода в реке стала серой, как листья прибрежного тальника.

Закричали возницы, ставя подводы в хоровод, застучали топоры. Жалобно мычали уставшие быки, а я радовался предстоящему отдыху у большой реки. Ночевки в степи у холодных ключей и родничков по балкам с едва текущей водою утомили не только меня: долго наполнялись котлы, и погонщики, чтобы напоить животных, трудились всю ночь. Зато теперь появилась возможность окунуться в прозрачную воду Борисфена и смыть с себя равнинную пыль.

Прошло четыре дня, как я получил предложение от роксолана и расстался с таинственной незнакомкой. Ничем не примечательные четыре дня. Их заурядность к тому же омрачалась настойчивостью Алиши: девушка так неудачно, не к месту, вдруг решила осчастливить меня именно тогда, когда я все еще оставался под впечатлением той особой ночи, очарованный ее русоволосой тайной. Мне удавалось то в дозор ускакать первому, то с Аристидом потолковать о жизни до глубокой ночи, а сейчас Алиша командует парнями и снова стреляет в меня тревожными взглядами, наверное, чувствует, что между нами пролегла трещина.

– Лид, отведи лошадей к реке!

Звонкий девичий голос летит по стоянке над возами.

– Я Мазия с собой возьму, – кричит в ответ Лид, и уже вдвоем ребята идут ко мне. Не спешат позаботиться о лошадях.