Эдгар Крейс - Посол Петра Великого [litres]

В отличие от провожающих и отъезжающих, Пётр Алексеевич сегодня был весел и непринуждён в обращении. Он подтрунивал над приунывшими дворянскими сыновьями, которые, в большинстве своём, отправились в дорогу не добровольно, а по его же указу. Сам же государь мысленно был уже в Европе. Ему не терпелось поскорее добраться в Амстердам. Вволю поработать на верфях, про которые ему так много рассказывали многочисленные приезжие голландцы. Его душа рвалась туда, где строятся большие корабли для морских держав всего мира. Ему хотелось поскорее взглянуть на мануфактуры, на которых отливались пушки, ткали парусину, пообщаться с учёным людом. Руки чесались помахать топором и от начала до конца самому построить огромный корабль. Научиться его рассчитывать, чертить на бумаге, чтобы затем воплотить свой замысел из дерева, железа, пеньки и парусины.

Ехал в дальний путь Пётр Алексеевич на санях вместе со своим неотлучным денщиком – Александром Меншиковым. На царе была простая, немудрёная одежда голландского моряка. Никто бы в подобном наряде не признал царя огромной России, если бы его не выдавал большой рост. Гигант, силач, царь всея Руси числился в составе Великого посольства всего лишь урядником Преображенского полка – Петром Михайловым. С собой в дорогу государь взял только пару сундуков. В одном была сменная одежда да книги, а во втором – плотницкий инструмент да немного разной мелочи. Меншиков же собрался в поездку в Европу самым основательным образом. У него было чуть ли не два десятка сундуков, которые везли в отдельных санях. Чего только в них не было: самая разнообразная одежда на все случаи жизни, множество пар обуви, посуда, еда и выпивка да и ещё много-много чего другого. Но ему ещё было ой как далеко до Лефорта, у которого только одной серебряной посуды было целых шестнадцать сундуков.

Николаю согласно уговору с государем пришлось оставить Марфу в Москве. Правда, Пётр Алексеевич не забыл про своё обещание и перед самым отъездом в Европу подарил молодым дом, упомянув при этом, что по поводу земли он ещё подумает после возвращения Великого посольства. Государь даже успел выплатить Николаю два годовых жалования бомбардира Преображенского полка. Так что Марфа осталась жить в Москве, в новом доме и при деньгах. Правда, дом был не такой богатый, который они с Николаем ставили в Москве, во времени Иоанна Васильевича, но всё-таки, как никак, это был их собственный дом в новом для них времени, что тоже было хорошо. Николай с тестем даже успели найти Марфе помощницу. Смышлёную девочку-подростка, готовую за кров и еду пойти в услужение к новым хозяевам. Её отец умер от оспы, и хозяин большого прока от осиротевшей девки уже не видел. Считал, что она приносит ему одни убытки. Оттого с радостью согласился продать девчонку но потребовал от Николая погасить долг её отца. Марфе девчушка сильно приглянулась: шустрая, работящая, но – с постоянной грустью в больших, серых глазах. В них никак не могла угаснуть сильная тоска по безвременно ушедшему отцу, и теперь девчушке остро не хватало в жизни крепкой опоры и защиты, а Николай показался ей именно той самой надёжной защитой от произвола старого боярина. Наличие живой души в доме не умаляло тоску Марфы по уехавшему в дальние края мужу, но государю ведь не возразишь. Так что нужно было помаленьку начинать привыкать.

В отличие от бояр и дворян, которые уютно расположились в крытых санях, Николаю пришлось почти всю дорогу ехать верхом на лошади. На него была возложена организация охраны длинного поезда Великого посольства. Под его руку были отданы тщательно подобранные придворные гайдуки. Царь сам, лично, отбирал их по внешним данным. Брал самых рослых и сильных, но Николай всё равно, оказался выше всех своих подчинённых, и гайдукам это было явно по душе. Они весьма уважительно относились к рослому, сильному главе отряда охраны, но снисходительно поглядывали на низкорослых калмыков. Гордые степные воины-лучники тоже были отданы под руку Николая для усиления охраны Великого посольства. И те и другие ещё больше зауважали своего командира, когда тот начал проводить с ними занятия. Николай показывал гайдукам, как лучше стрелять из пистолетов, которые они постоянно носили за широкими поясами. Учил их эффективному обращению с холодным оружием и бою без оружия. Ротмистр гайдуков до встречи с Николаем считал, что лучше его биться на саблях никто не умеет, но ошибался. Новый глава охраны довольно легко мог одолеть его, но – не стал унижать старого вояку перед его же товарищами и свёл показательный поединок к ничьей. Ротмистр прекрасно понял уловку главы охраны и оттого зауважал его ещё больше. Калмыков поразила точность и скорость, с которой стрелы, выпущенные рукой их командира, летели точно в цель. Они постигали искусство владения луком с детства, а оказалось, что русский воин стрелял нисколько не хуже их. И гайдуки, и калмыки поняли, что царь поставил Николая над ними не за дорогие княжеские одежды и знатность рода, а за опыт и знания. За умение охранять вверенных им людей. Для обеспечения глубинной разведки по всему маршруту продвижения Великого посольства Николай поручил Алексею Никифоровичу и Андрею Яковлевичу создание двух спецотрядов. Но он замечал, что его друзья исподволь готовили не просто разведывательные отряды. Они прививали вверенным им калмыкам не только навыки разведчиков, но основы диверсионной работы в тылу противника. А когда Николай любопытствовал: «Зачем?» – улыбаясь отвечали: «А вдруг нам пригодится!»

Потекли нудные и скучные дни пути по бескрайним, заснеженным русским просторам к границе со Швецией. Волонтёрам, к коим себя причислил Петр Алексеевич, можно было спокойно дремать в санях. Под скрип полозьев, равномерный стук копыт лошадей да завывание ветра, но кипучая, жизнедеятельная энергия у него выплёскивала через край. Государю не сиделось на месте. Он не мог проводить время просто так, безо всякого дела. Нужно было постоянно в чем-то разбираться, изучать, что-то делать. Оттого в длительном походе он не сидел просто так, а занимал свои могучие руки и голову делом. Пётр Алексеевич то читал книги, а то – вырезал различные деревянные поделки. Как раз во время резки по дереву Меншиков флегматично поглядывал на работу ловких рук царя, потягивал прямо из бутыли венгерское вино и рассуждал:

– Вот ты, мин херц, всё книжки разные умные читаешь, работаешь, мастеришь что-то там такое, а вот скажи: какой толк от всех твоих поделок? Ведь всё, что ты сейчас выстругиваешь, на любом базаре в воскресный день у простого мужика за пол копейки купить можно! Зачем тебе так себя утруждать, ежели у тебя денег самых разных: и наших, и не наших, и золотых, и серебряных – да драгоценностей всяких столько, что хоть сам с головой закопайся в них! Даже запросто утопнуть можно! Покупай на них что душа твоя изволит! А ты вона – вырезаешь деревянную ложку! И кому она нужна?