Щепан Твардох - Вечный Грюнвальд

Вороватые кочуги [4] Hajn koczugi — (старопольский) воровки, женщины легкого поведения. , женщины, с которыми я мужнинские поступки творил за серебро, то есть духны [5] Duchna = подушка под голову, ночной колпак, но и подстилка, а отсюда — женщина легкого поведения, проститутка (старопольск.). , бляди, это они, когда вернулся я в Краков, припомнили мне, кем была моя мать. Сам ведь я никогда того не забывал, только лишь спихнул все глубоко-глубоко, в то место, в которое мыслями не возвращаешься. В истинной жизни… но слово, которым пользовался, то есть использовал в настоящей жизни, чтобы ее, то есть правдивую жизнь определить, то слово "в-миру-пребывание". С моей перспективы это слово лучше определяет ту истинную жизнь — настолько давнюю, что в принципе уже и неправдой ставшую, жизнь на Земле, которой уже нет, как нет уже солнца, что ее обходило, и которому я, дитятей малым будучи, ручкой делал "пока-пока", когда отправлялось оно спать за горизонт. Это и есть как раз "в-миру-пребывание". А жизнь — это все, что позднее, что теперь, и вообще. Жизнь, то есть умирание. Смертение.

А матушку свою знал я всего лишь девять лет. И если отнять самые ранние годы, сколько же тех лет может быть? Пять? Шесть? Не могу сказать, когда дитя получает столько самости, осознания, чтобы иметь возможность сказать, кем оно себя считает.

Первое что помню, это то, как идем мы с матерью через Казимеж [6] Кази́меж (польск. Kazimierz , лат. Casimiria , идиш ‏Kuzmir‏‎) — исторический район в Кракове, в прошлом отдельный город, в северо-восточной части которого с XVI века до Второй мировой войны проживали евреи. Сегодня Казимеж является частью городского района "Дзельница I Старе-Място". От своего основания в 1335 году и до 1818 года Казимеж был самостоятельным городом, находящимся к югу от Кракова и отделённым от него несуществующим сегодня рукавом Вислы под названием Старая Висла. , в котором тогда не было еще евреев, то есть они-то были, но немного; мать держит меня за руку, а я трогаю белый пух, что падает с неба.

— Матуска, — шепелявлю я, а она сжимает мою руку. Мы возвращаемся с торга, в другой руке она нсет корзинку, а в ней мешочек с мукой, морковку и баранью ногу.

Помню материнское тепло.

А когда мы встретились потом, уже на конце времен, рассказала она, как я появился.

Как коснулся ее король.

Матушка моя не считала отца моего человеком: да и по сути своей, не был он для нее человеком, был королем, был бородатой фигурой Иисуса Христа и Господа Бога, во что вам, конечно же, трудно поверить, принимая во внимание их взаимосвязи: четырнадцатилетней горожанки и старого короля. Но так, собственно и было: король был как Христос.

Король увидел ее, когда она принесла в замок нечто, чем торговал ее отец — купец; я же так никогда не узнал, что такого это могло быть. Дорогая ткань для одеяний каких, кувшин с вином, с медом? Не знаю, чем занимался мой дед. А ведь мог узнать без труда, даже когда еще в-миру-пребывал, не говоря уже о своем вековечном умирании, но это вот отсутствие интереса было самой совершенной формой презрения, которое мог я проявить.

Итак, король увидел мою мать из окна, когда шла она со своим свертком, который не знаю и что содержал, то есть, теперь-то знаю, но в течение всего своего истинного в-миру-пребывания не знал, и предпочитаю думать так, как будто бы то, о чем узнал впоследствии, и не существовало.

Король, урожденный господин, который не умел ни читать, ни писать, владел громадной страной от Райгрода до Шафляры, от Драхимя до Могилева, и этот как раз король подозвал слугу и приказал привести ему женщину, которая сейчас идет по вавельскому двору.

Матушка моя тоже не умела ни читать, ни писать, ничем она не владела; ба, она даже самой собой не владела, поскольку ею владел ее отец, а мой дед — купец, который прибыл в Краков из Нуоренберка [7] Нуоренберк (Nuorenberc — Скалистая гора) — средневековое название Нюрнберга. Так его и станем называть в тексте до определенного времени. Потом — Норемберк. еще перед рождением моей матери. Потому-то матушка разговаривала и по-польски, и по-немецки. А на дворе замка подошел к ней королевский слуга и сказал ей:

— Иди за мной, молодка!

И она так и пошла, не мешкая, словно бы заранее знала.

Знала ли она, что означает тот приказ, который исполнила столь естественно и охотно? Она попросту шла, не думая, зачем идет, куда направляется за королевским слугой, которого звали Пелкой, и который был прохвостом.

Слуга же провел ее прямиком в королевскую комнату, и матушка моя не сразу поняла, кто же этот бородатый мужчина в багряном одеянии, потому что было ей тогда всего четырнадцать лет.

Королю нравилась светловолосая девушка: нравились ее небольшие грудки, едва вырисовывающиеся под платьями, прядки волос, убегающие из-под платка и маленькие ручки с длинными пальцами, из которых он вынул сверток и бросил на пол, после чего схватил льняное платье моей матери возле декольте и разорвал его до самого низа, и обнажил мою мать, сорвал с нее одежды и толкнул на высокое ложе, у изголовья которого можно было видеть коронованную букву "К".

А она поняла, кто такой этот бородатый мужчина, поняла она и то, что сейчас произойдет. Король разгреб хоуппеланд [8] Хоуппеланд — широкий плащ. и приказал моей матери развязать тесемки, которыми были присоединены штанины к рубахе, что она и сделала, не мешкая.

Ее узкие ладони с длинными пальцами распутывают тесемки, развязывают узелки.

Потом король перевернул ее на живот, словно она была кукла, приподнял ее бедра, буркнул что-то непонятное.

— Помилуй мя, Боже, по велицей милости твоей, и по множеству щедрот твоих очисти беззаконие мое, — прошептала матушка начало пятидесятого псалма, который всегда был самым дорогим ее сердцу псалмом; прошептала голосом, приглушенным постелью на королевском ложе.

И случилось. Королевский корень разодрал мою матушку, она же продолжала шептать свой псалом:

— И согласно великой жалости твоей, уничтожь беды мои.

Король, привыкший к тому, что молятся женщины, которых он покрывает, молитв не слушал; громко сопел, пока в конце не простонал: Господи! — напрягся, и все свершилось: королевское семя было засеяно в плодородных глубинах моей матери.

Кровоточила она не очень-то и обильно.

— Наипаче омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя, — шептала мать, — яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною eсть выну. Тебе eдиному согреших и лукавое пред тобою сотворих; яко да оправдишися во словесех твоих и победиши, внегда судити ти [9] Перевод 50 псалма: https://foma.ru/psalom-50-pomiluy-mya-bozhe-po-velitsey-milosti-tvoey.html .

Король вышел из комнаты, а матушка моя не знала, что ей теперь делать.