Валентин Сарафанов - Талисман для героя

Я продолжал шарить по интернету. Но ничего более интересного из событий в мире не нашел. На всей планете Земля, как бы наступило затишье. Но затишье бывает перед бурей.

Пора начинать работу. Мне не составило труда накидать общий план помещения, затем я приступил к разверткам по стенам. Размеры я видел на глаз. Шаг несущих стен был стандартный – шесть метров. Ширина комнат – четыре метра.

Примерно через час ко мне заглянул комбат.

– Назаров, я тебе второй ключ на столе оставил. Будешь уходить на обед или еще, куда, так обязательно запирай штаб.

– Есть, товарищ капитан!

Хлопнула дверь. Замполит и комбат ушли. Наступила тишина. Я продолжил работу. Дело спорилось. Графическая программа была то, что надо, уже с готовыми шаблонами для оформления интерьеров. Если оно так и дальше пойдет – смогу уже к завтрашнему вечеру закончить всё. А мне это надо? Пожалуй – нет.

* * *

На второй день утром в штаб заявился курсант из первой роты по фамилии Креш. Он был писарем при штабе.

– Ты что тут делаешь? – спросил он, увидев меня.

– Задание комбата, – ответил я.

– Какое еще задание? Никак писарем устроился вместо меня?

– Бери круче, – ухмыльнулся я.

– Что круче? – насторожился Креш.

– Я главный архитектор сортира.

– Издеваешься? Да?

– Истинная правда.

– Да иди ты, – Креш отмахнулся. – А где комбат?

– Не пришел еще.

– Подождем, – Креш присел на стул, достал сигарету и закурил.

Хлопнула входная дверь. Пришел комбат.

– Ты чего приперся? – спросил он, увидев Креша, и скривился при этом брезгливо.

– Службу нести, товарищ капитан! – бодро доложил Креш. – Меня выписали. Я здоров!

– Пошел вон! Мне тут с мандавошками не нужны! Бегом марш на плац!

– Товарищ капитан! Меня вылечили подчистую!

– Пшел! Под Мурманск отправлю!

Креша, как ветром сдуло.

– Мудак! Это же надо, – помотал головой Сенцов. – Его Лисин в увольнительную всего один раз отпустил. Так он из увольнительной мандавошек припер. Скотина! И еще наглости хватило сюда заявиться.

– Командир. Ты чего кипятишься? – спросил зашедший в дверь Кравцов.

– Да вот без писаря мы остались.

– А это тебе чем не писарь? – Кравцов показал на меня. – По клавиатуре он круто долбит.

– Может и писарь, – кивнул Сенцов. – Будешь писарем?

Я отрицательно мотнул головой. Отдохнуть здесь несколько дней, еще куда ни шло, но просиживать в этом полумраке недели и месяцы – желания не было.

– Не хочешь, – усмехнулся Сенцов. – Вижу настоящего воина. Наслышан я о твоих подвигах. Да и сам видел. Хорошо. Будь по-твоему. А кто сможет? Кого знаешь?

– Гена Шихман сможет.

– Почему ты так решил?

– Он еврей с Одессы.

– Железная логика! – комбат коротко хохотнул и тут же схватил трубку телефона.

– Дежурный по роте! Это комбат Сенцов! Курсанта Шихмана ко мне!

* * *

Работу я закончил, как и обещал через три дня. Смотреть результат собрался весь командный состав батальона.

– Вот эту дверь надо заделать, а здесь дверь пробить, – бодро докладывал я, показывая шариковой ручкой на экран ноутбука.

– Зачем? – тупо спросил комбат.

– Мы получаем приемную комнату и два раздельных кабинета, – пояснил я. – В одном кабинете будете сидеть вы, товарищ комбат, а другой для офицеров батальона. Там будет сидеть начальник штаба, заместитель по технике и заместитель по политической части. Да, и еще снабженец прапорщик Хруленков.

– Прапорщик там сидеть не будет, – возразил начальник штаба старший лейтенант Чухров. – Прапорщик должен постоянно рыскать, как волк за добычей, чтобы снабжать батальон. Правильно я говорю?

– Так точно, – ухмыльнулся прапорщик и дыхнул густым перегаром. – Мы постоянно рыщем в поиске.

– А кто в приемной будет сидеть? – спросил заместитель комбата по технике майор Бычищев. Он дорабатывал последний год до пенсии и ничего не делал, кроме, как считал дни до дембеля. За три дня своего пребывания здесь, я не раз слышал, как Сенцов выговаривал ему, что тот мягко сказать бездельничает.

– Писарь будет сидеть, – ответил я.

– Шихман! Ты слышишь! Тебе отдельный кабинет будет! – комбат оглянулся на Гену, который скромно сидел в углу на стуле, поблескивая стеклами очков.

– Рад стараться товарищ капитан!

– Хорошо! А здесь что? – спросил комбат, вернувшись к монитору.

– Здесь мебельная стенка из красного дерева. Вот она как выглядит на развертке, – я нажал кнопку мышки и показал следующую страницу.

– Солидно, – кивнул комбат. – По стенам тоже красное дерево?

– Так точно. Красный цвет мирового пролетариата. Красный цвет боевого знамени, водруженного нашими воинами над рейхстагом.

– У Гитлера тоже было красное знамя, – пробурчал замполит.

– Что ты несешь, – процедил Сенцов. – Я тебя в органы за это сдам, как неблагонадежного.

– Здесь на стене портреты Ленина, Сталина и Жукова, – продолжал рассказывать я и показал следующую страницу.

– Хруленков! – комбат повернулся к прапорщику. – Все видишь?

– Так точно!

– Все материалы и детали этого интер…, интур…

– Интерьера, – подсказал я.

– Да, его самого. Все материалы и детали должны быть в наличии.

– Уже в наличии, – самодовольно хмыкнул Хруленков.

Я показал еще несколько картинок, и мой проект был принят на ура.

– Назаров! Будешь руководить работами, – заявил, как отрезал Сенцов. – Подберешь себе в роте работников. Человека четыре не больше. Сроку тебе на реализацию твоего проекта две недели. Все понял?

– Так точно, товарищ капитан! – бодро ответил я, понимая, что возражать бесполезно.

* * *

В бригаду я взял Кожуру, Романа, Вадика Павлова и Васю Муху. Вася был нужен для проводки электрики.

Прапорщик Хруленков обеспечил нас инструментами на полную. В нашем распоряжении появилась дисковая электропила, электролобзик и электрорубанок. В материалах недостатка не было.

Работали мы ни шатко и ни валко и в основном в присутствии офицеров, которые появлялись в штабе ненадолго утром и под вечер. Часов в восемь вечера они покидали штаб, а мы предавались отдыху. Кожура, Роман и Вадик чаще всего сразу после ужина заваливались спать здесь же на полу штаба, расстелив старые бушлаты, и спали до утра. На вечернюю поверку мы не ходили. Командование роты знало, что мы выполняем срочное задание Сенцова и нас не беспокоило.

Гена Шихман откуда-то раздобыл старую гитару и бренчал на ней, напевая разные песни из одесского блатного репертуара. Чаще всего он исполнял песню «Я с детства был больной ребенок».

Всю песню я так и не запомнил, но первый куплет врезался мне в голову, как заноза вместе с неровным фальцетом Гены:

Я с детства был больной ребенок

Я больше матери страдал